Головастик и святые - Андрей Филимонов Страница 23

– Как же мне им кланяться?

– В землю.

С трудом поднявшись на ноги, я отвесил каждому остяку земной поклон. От этого гимнастического упражнения голова закружилась. Сидевшие на корточках Николаи медленно поехали сверху вниз, как бывает в кино, когда пленка застревает в аппарате, и ты видишь не нормальный фильм, а отдельные кадры. Потом голова закружилась сильнее, и вся картинка слилась в мерцающую полосу. Голос Героя, четкий, как диктор за кадром, сказал:

– Главный слушает тебя.

Я не видел лица, но чувствовал на себе взгляд пространства. Это и был Главный. Его взгляд был вопросом, имевшим тысячу ответов, но только один позволял остаться на земле. Все остальные означали желание умереть, раствориться в потоке. Это было не плохо и не хорошо, но очень соблазнительно. Я узнал, что никакой твердой земли под моими ногами никогда не было, что макушкой я подвешен к небу, всему на свете придающему вертикальную силу. Магнит небесный вытягивает из зерен деревья и людей заставляет вставать по утрам. Не будь этой силы, все живое полегло бы, как трава. Мы не видим ее, пока живем, а когда умираем – видим.

Взгляд Главного показал сладость смерти, скрытую в горечи страха, и позволил выбирать – туда или сюда. Это был царский подарок. Взамен от меня ждали одной услуги: надо было выбросить мусор. Лет сто никто в мире этого не делал. Я увидел мешок. Трудно было понять: большой или не очень? Когда на него смотришь, мешок увеличивается, прямо вырастает до неба. Когда отворачиваешься – кажется, что ничего особенного. Мешок как мешок. Внутри пепел из трубки мира, которую курит Главный. Война – он курит, эпидемии – курит, советская власть – все время курит. Вот и накопилось дерьма. А вынести некому. Почему? Взгляд пространства стал удивленным. Ты требуешь объяснений? Я увидел трубку, которую Главный подносит ко рту. И понял, что сейчас будет: одна затяжка – и меня не будет. Широко раскрытыми от ужаса глазами я закричал: да! Беру на себя мировое зло!

Главный кивнул, и мое решение вошло в мир. Появилось в мире незаметно для других людей, как не замечает никто появления нового дерева в лесу. Или еще одного мешка на свалке.

Лицо передо мной вспыхнуло светом и замерцало, а потом превратилось в знакомую картинку. Николаи сидят на корточках, молчат, ничего не говорят. Только я теперь видел, какие они красивые, словно из воды вынырнули. Дед Герой посмотрел на меня уважительно и сказал:

– Ну, всё. Готов! Открывай глаза.

52

Голова гудела, как матрешка, в которую залезла муха. Открытие глаз взрывало мозг. Мир переворачивался, как чертово колесо. Потолок, окно, ковер на полу, ковер на стене, люстра на потолке. Стоп! – приказал я миру. Надавил на виски руками, желая унять головокружение. Стыдно так напиваться!

Зеркало разделяло эту мысль. Оно не могло узнать человека, которого отражало. Человек был не в фокусе и не в своей тарелке, как будто собрался бежать от волков и обнаружил змею в сапоге. Наконец зеркало навело резкость, и я увидел Адама-Марию с искаженным лицом. Ему хотелось прочь отсюда, в сторону ближайшей цивилизации, где можно купить билет домой, забыть, как страшный сон, Россию и ее сибирские кошмары.

Мне стало жаль этого типа с его неясной национальной ориентацией, а еще больше – первых секунд пробуждения, когда Я было чистым, ничьим. Но делать нечего. Якорь брошен. Предстоит собирать в голове осколки вчерашнего, извиняться перед хозяевами. Для начала неплохо бы разведать обстановку. На слабых ногах я пересек комнату и выглянул за дверь.

Там была кухня. Жена Бороды, готовясь к завтраку, накрывала на большом круглом столе.

– Доброе утро, Адам, – приветствовала она мое появление. – Отдохнули? Садитесь, пейте кофе. Вам скоро ехать.

Я не помнил ее имени, это усугубляло неловкость момента. – Прошу меня извинить…

– Даже не думайте ни о чем! Вы не виноваты. Я на Володьку сердита за то, что вчера бросил вас одного.

По русской привычке не церемониться с личным пространством другого, женщина опустила руки мне на плечи и силой усадила за стол, где, в окружении тарелок с маслом, сметаной, творогом, грибами, огурцами и ветчиной, дымилось блюдо вареной картошки.

– Вы кофе с сахаром?

Я кивнул. Она щедро насыпала растворимого кофе в полулитровую, не меньше, кружку, положила четыре кубика сахара, несколько столовых ложек сгущенного молока, влила кипятку и подала напиток, который напоминал огромную жидкую конфету. Только я к ней присосался, на столе возникла миска оладий, плавающих в малиновом варенье. Патока гостеприимства обволакивала.

– Отец Роман! – сладким голосом позвала хозяйка. – Батюшка, вы идите кушать оладушки!

О. Роман вышел к столу во всеоружии христианского смирения. Даже не поморщился, когда к его руке приложились. Кофе ему был подан в кружке размером с призовой кубок. Гора оладий кренилась перед ним, как Пизанская башня. Он благословил утреннее изобилие и приступил к штурму. Это была нелегкая работа. Как только о. Роман сокрушал верхний ярус, хозяйка суетливо надстраивала башню заново. После того как дорогой гость употребил около килограмма еды, женщина немного успокоилась и решила, что пришло время светской беседы.

– Батюшка, я никак не пойму, все-таки главнее кто, римский Папа или наш Патриарх, а?

– Русь крестили до раскола церквей. То есть в католическую веру, – дипломатично отвечал о. Роман.

– Да вы что?! – восклицала хозяйка и руку прижимала к груди, словно услышала невероятную сплетню.

– Так! – кивал святой отец, улыбаясь. – Переводить Святое Писание на славянские языки благословил Кирилла и Мефодия папа Адриан. Это было за сто лет до крещения Руси, в девятом веке.

– Вот никогда нам не говорят правды! – возмущалась женщина.

В считаные минуты она совершенно расположила к себе о. Романа. Святой отец разговорился. Он хвастал, что в его церкви хранятся мощи тысячи святых, начиная с Иоанна Златоуста. Мощи запечатаны в капсулы и не только являются материальным доказательством сверхбытия, но также излечивают болезни, которые не по плечу современной медицине.

– Ой, а у меня почки! – перебила хозяйка. – С рождения одна в подкову изогнута. Так мучаюсь давлением, что ужас. У вас в церкви что-нибудь от почек есть?

О. Роман вздохнул и закатил глаза, потом спросил:

– Кто ваша святая?

– Галина должна быть.

– Значит, Галина Коринфская. Ну, конечно. У меня есть ее палец. Приезжайте.

– Но так далеко вы живете, и дорого к вам ехать, а льготы пенсионерам обрезали. А вот та святая, что у нас, в Бездорожной, лежит…

– Блаженная сестра Олимпия.

– Олимпия, она от почек помогает?

Кто осудит больную женщину в ее желании сэкономить? Проклиная свой цинизм, я представил Галину с лопатой на сельском кладбище. Кажется, о. Романа тоже посетило это видение. Он поспешил объяснить, как работают мощи. Нужны особые молитвы, сказал он, и церковная печать. Иначе не действует.