Радио Пустота - Алексей Егоров Страница 23

– Что такое рай? Это, силой мысли, зарождающееся счастье. Есть только одно небольшое, но. Этим своим счастьем ты не должен причинить неудобств другим живым существам. И, казалось бы, условия то у задачки очень просты. Но, начиная творить рай у своих ног, ты медленно и верно созидаешь ад для других.

Что такое ад? Это бесконечное повторение ошибочных мнений, упакованных в блестящий фантик желаний. Попросту говоря, что русскому хорошо…

– Немцу смерть, – тихо добавил я и снова посмотрел на свою тетрадь в руках у паромщика.

– Неужели вы решили, что ангел действительно вытащит вас вот так, запросто, – назойливо просвистел где то у уха, Рабинович, – остерегайтесь такого рода посылов, голубчик, вы же в свете..

– Люстры, – уже злобно добавил я и нервно заерзал на своем кресле.

Герда перестала исполнять песню и зал захлопал ей. Я огляделся. Все было по-прежнему.

– Я объясню вам суть происходящего, – учтиво начал Рабинович.

– Может хватит уже, – огрызнулся я, – постоянно вы пытаетесь что – то мне объяснить.

– Это бильдергберский клуб, – паромщик аккуратно взял меня за локоть и развернул лицом к себе. Я хочу что – бы вы это понимали.

– Дело в том, – непринужденно и совершенно без тени сомнении, продолжил Рабинович, – раз в году, точнее на его исходе, все эти господа собираются в свой клуб. Закрытый клуб. Клуб для избранных.

– Бильдергберский клуб, – важно добавил паромщик, – самые влиятельные люди планеты сегодня здесь.

– Они что, тоже, того?! – Улыбнулся я, – отъехали.

– О, нет, – объяснял дальше Рабинович, – у них свои пути дорожки для проникновения в нижний ад.

– Все банально, – продолжал паромщик, – те, кто победнее и не может позволить себе личный саркофаг, собираются вместе. Застраивают поселок коттеджами. Маскируя при этом саркофаг общего назначения. Так появляются элитные поселки и районы. Хотя, если учесть что единственное их предназначение, скрыть истинное здание среди всего этого эпатажного хлама.

– Скрыть саркофаг, – пояснил Рабинович, – а господа побогаче, имеют его в своем арсенале прямо и непосредственно, так сказать имеют его.

– Сами господа редко, я бы даже сказал, совсем не проживают в местах таких саркофагов. Скорее, нанимают актеров из числа людей. Что – бы они изображали, какую – то суету в элитном микрорайоне. Для отвода глаз.

– Но, – паромщик вдруг стал более суровым и это проскользнуло в его голосе, – раз в году они приезжают в нужное место. Погружаются в саркофаг, а это, большой гранитный зал с множеством удобных, как правило ручной работы, гробов. Укладываются и призывают смерть.

– Для этого существует несколько простых манипуляций, – более спокойным тоном просвистел Рабинович, – но суть одна. Создать рай для всех. То есть, пожелать избавления земли от себя же самого. Но и это еще не перемещение в ад.

– Что же еще? – Уже с любопытством спросил я.

– Когда приходит смерть, – Пояснил паромщик, – нужно уговорить ее вернуть вас обратно. Выторговать свою будущую жизнь. И тут, я вам скажу, кто во что горазд.

Они оба рассмеялись и я посмотрел на всю эту шушеру, что собралась сегодня в клубе. Даже представил себе, как все эти богатеи пристроились в своих резных гробах, и, торгуются со смертью. Что, если не секрет, каждый из них может предложить ей?

– А это органичная мысль, – перестав смеяться, сказал Рабинович.

– А, самое главное, правильная, – добавил паромщик, – Ведь денег смерти не нужно. Да и благами ее не умастить. Так что же они предлагают в замен?

– И что же? – Мне почему то стало страшно. И паромщик это заметил. Он тихонько наклонился к моему уху и так же тихонько произнес:

– Души!

– Свои?

– Конечно нет, – уже выпрямившись сказал он, – чужие людские души. Весь виртуальный мир, создан для того, что – бы отрывать человека от реальности. Что – бы формировать в нем мысль к тому, что нет ответственности. Ни перед богом, ни перед народом, ни перед историей. Конечно это чужие души.

– Отсюда и катастрофы, – добавил Рабинович, – просрет один такой нувориш двести, триста душ. Потом приходится топить их в атлантическом океане на большом и непотопляемом кораблике.

– Подстраивают? – Глупо спросил я.

– По разному бывает, – ответил паромщик, – один из господ даже станцию по запуску торнадо построил. Так, говорит, накладнее но проще. Притащил к побережью, запустил волну и отбрехался за все путешествия. Можно войну начать. Можно эпидемию.

– Но, в последние года в моде сексуальная революция, – нравоучительно продолжил паромщик, – они заграбастали все СМИ. Вот и льют со всех экранов про независимость в отношениях. Жопы голые детям показывают среди бела дня. Наркотики в школах. Пидарасы в правительстве. Ничем нас уже не удивишь. За последние двадцать лет на этом поприще пошли хорошие всходы. Народ сам дохнет, от СПИДа, гепатита, от насилия захлестнувшего мир. От голода и наркоты. Господа развернули планомерную и отточенную работу. Уж поверь мне.

– Посадить бы вас всех в большую трехлитровую банку, – сказал я, – и закатать.

– Поразительно! – Воскликнул Рабинович.

– Что именно?

– Поразительно слышать это от создателя этого мира. А ты знаешь, зачем они все сюда собираются?

– Нет, – глупо ответил я.

– Тебя ищут, – нежно проговорила Герда.

Я и не заметил как она подкралась к нам. Взяла меня за руку и повела за собой. Снова.

– Ему нужно отдохнуть, – бросила она через плечо, и мы пошли все по тому же кровавому коридору.

Я сначала шел молча. Все смотрел на ее обнаженную спину и думал о происходящем. Странно, думал я, вроде бы даже вспомнил свое имя, а результатов нет.

– Это был твой псевдоним на радио, – сказала Герда, – ди-джей Сухарев. Не настоящее, выдуманное имя.

– Ты читаешь мои мысли?

– Конечно, – спокойно ответила она, – и там, в полете я все чувствовала, так что…

Я обнял ее, но она отстранила меня к двери и ножкой приоткрыла ее створ, – иди выпей, проспись и будь готов.

– К чему? – глупо спросил я.

– Творить ад, – она улыбнулась и грациозно ушла.

Я остался один. А может это и к лучшему, подумалось мне. Что она так ко мне относится.

Это была все та же небольшая комнатка. Единственное, здесь теперь стоял небольшой холодильник ЗИЛ. Посреди комнатки лежал аккуратный коврик. Окон не было но присутствовал невидимый глазу тусклый свет. На стене красовался плакат, времен социалистических пятилеток. На нем был изображен волевого вида мужчина, с мечом в руках. Отчасти, он немного был похож на меня. Надпись гласила: