Русская красавица. Анатомия текста - Ирина Потанина Страница 23

— Я знаю, — я действительно как-то сразу, с первого же объятия знала, кто он, и что для меня значит его появление. — У меня такое чувство, что …

Я запнулась, потому что не хватило слов. Засмеялась этой вдруг обнаружившейся, такой непривычной для меня словесной немощи. Как хорошо… Как хорошо, когда происходят такие встречи и такие чувства. Полностью взаимные, нежданные, безусловные… И, главное, случившиеся сами собой, по велению судьбы, а не подстроенные кем-то из их участников. Я была так рада, что в мире еще существуют самостоятельно случающиеся приключения, что забыла про все на свете…

Чтобы не скатиться до банальщины, пытаться выразить словами то, что ими не описуемо, мы сразу перешли на другие темы.

— Говорят, у Джоплин был подобный случай. — задумчиво произнес Боренька, — Она сидела в ресторане и в раздражении оглядывала окружающих. Она была совершенно одна — как всегда, в целом свете, всегда, за исключением тех моментов, когда выходила на сцену и разделяла себя с публикой — совершенно одна, хотя и в окружении множества любезных доброжелателей… Они видели в ней могущественную рок-звезду, преклонялись перед ее заработками (она была первой женщиной, получавшей за концерт такие сумасшедшие деньги), торчали на ее песнях, но абсолютно не знали, что она на самом деле из себя представляет. А Дженис всем доверяла. Говорила что-то смешное, вроде: «Я им верила. В смысле, я бы не стала давать им деньги, но я по крайней мере разговаривала с ними открыто…» Верила и оттого страшно страдала. Потому как люди потихоньку съедали ее. Они говорили с ней одну минуту, а через два дня журналы уже печатали — о чем, и почему Дженис хотела держать это в секрете… Так вот однажды, дойдя уже до ручки от такого окружения, ужиная в ресторане, Дженис попросила привести к ней первого встречного симпатичного парня, не объясняя, кто она такая. Она всегда хотела полной свободы, и вот теперь мечтала о свободе от самой себя. Парня привели, он тут же узнал ее и приложил руки к груди в знак признательности. Это был тогда еще молодой и никому не известный Эрик Клэптон… Так и с нами. Я загадал на первую встречную, хотел подарить студии, а вызвал — тебя. Ту, что не для всех, а для меня одного…

/Покинутая женщина/ Устанет от ожидания / И может обезуметь / В минуты одиночества / — спела нам Дженис, оправдывая свое последующее самоубийство. Говорят, она намеренно вколола себе большую дозу героина. Еще говорят, что когда-то в молодости в одном маленьком техасском городке она отдалась всем игрокам футбольной команды в честь их победы. Она носила безумные наряды, огромные шляпы, вплетала в волосы розовые перья… И кровоточила песнями.

«Выдох поколения бунтарей», — так называли сумасбродную Дженис, поющую совершенно не по правилам, противореча всем законам вокала, не голосом, поставленным и благозвучным, а чувствами… оголенными нервами…

Тема сменилась. Я сильнее прижалась к Бореньке, чтоб тоска не пролазила в сердце. Пронзительные блюзы Дженис Джоплин всегда делали меня ненормальною…

— Гребенщиков на одном концерте рассказывал, как они с писательницей Толстой пытались найти русский эквивалент английскому слову «блюз». И нашлось такое слово. «Скорбец», — называется. И, ты знаешь, мне сейчас вдруг показалось… то есть я надеюсь, что это просто моя фантазия, но все-таки страшно стало… показалось, что это — наше слово. О нас. Понимаешь?

И это тоже оказалось близко, и это тоже оказалось общим ощущением. И мы, как герои мультфильма про котенка Гава, предлагали друг другу «бояться вместе»…

— Ты куда улетела, Сонычко? — Боренька несколько раз провел ладонью перед моими глазами. — Расстеклите взгляд, девушка. О чем истерика? Ты обиделась, что ль? Повторяю, не нужен мне никто, кроме Сэмушки, да и не возьмет меня никто другой, с моими-то сумашедшими идеями. А Сэм их понимает. Они ему родные, потому что почти что вместе когда-то делались… Вот если с ним окончательно не срастется, тогда будем искать кого-нибудь постороннего.

Я знала, что не срастется. Просто Бореньке пока не говорила, чтоб не расстраивать. Сэм недавно обмолвился, что встретил девушку. Это, конечно, совсем не наше дело, но то не обыкновенная девушка, а «существо с потрясающими вокальными данными». Скорее всего, он захочет взять ее в вокалистки группы. Боренька бы не возражал, если б это само собой не влекло смену репертуара — Борькины песни для женского вокала совсем не годятся. А за свои песни ББ всегда готов был стеной стоять. Не позволит он их из альбома выкидывать. И обычным соло-гитаристом в группе с чужим репертуаром тоже быть не захочет. А Сэм обязательно его попросит об этом. Вот тогда мне и пригодится визитка Лилии, желающей спонсировать что-то связанное с покойной Бесфамильной…

— Алло? — едва я подумала это, как сотовый зазвенел, высветив на табло неизвестный номер.

— Сонечка, это Лилия, — голос по ту сторону разговора звучит вальяжно и немного насмешливо. — Удивлена? Сохрани номер хэнди, это мой. Послушай, мы тут кое-что покумекали с Геннадием. Есть к тебе достойное предложение. Приедешь?

— Г-м, — только и могу ответить я. Голова еще не осознала сказанное, а правая бровь уже опускается на самый глаз — с ней происходит это всякий раз, когда я делаюсь настороженной. — Что такое хэнди, кто такой Геннадий и куда я должна подъехать? — спрашиваю.

— Хэнди — это значит сотовый! Его немцы так называют! — шипит у меня над ухом всезнающий Боренька.

Я досадливо отмахиваюсь. И так сосредоточиться не могу! Убегаю в кухню…

— О, ха-ха-ха, ты просто прелесть! — сообщает мне телефон. — Геннадий — это такой большой-большой начальник. Супербосс всех времен и народов! А подъехать тебе нужно будет к нам в офис. Записывай адрес. Не волнуйся, оно того стоит. Все, что предлагаю я, обычно с лихвой окупается. Увидишь, согласиться на встречу действительно в твоих интересах…

Записав адрес и оговорив время, я почувствовала себя изнасилованной.

— Она разговаривала со мной так, будто делает одолжение этим разговором… — кричу через всю квартиру Бореньке. Хочется поделиться с ним, но я совсем не знаю, с чего начать, чтобы быть понятой. Какие все-таки несчастные существа люди! Насколько тяжело им передавать себя словами… — Как-то все это неестественно. — вот единственное, что я могу сказать о разговоре.

Телефон тут же звонит снова.

— Да, — словно спохватившись, говорит Лилия. — Совсем забыла объясниться. Не воспринимай мои слова превратно. Я вовсе не пытаюсь давить на тебя, или там, запугивать…

— Я и не думала ничего подобного, — смутившись своей рассекреченности, я постыдным образом прячусь за мнимой беспечностью.

— Она и не думала так! — кричит Лилия кому-то за свою трубку. — А Геннадий решил, что думала. Он вообще странный у нас в последнее время. — последние слова она говорит явно в качестве камня в огород слышащего ее Геннадия. — Некоторые ненормальные всех по себе ровняют, а этот — хуже — всех по Марине Бесфамильной теперь меряет… Утверждает, что раз она считала нас полными угроз злодеями, то и ты так мои слова воспринять можешь. Видишь, даже заставил перезвонить, объясниться…