Семён Светлов - Алексей Лукшин Страница 23

На следующий день в офисе темы обсуждались самые обычные. Само собой вылетело из голов, что была операция, что она имеет какое-то отношение к кому бы то ни было.

Ежедневно сотням людей лечат зубы, удаляют гланды, режут и сшивают части и куски их тел. Это наши будни, повседневность.

Многих друзей, соседей, просто знакомых лиц мы видим в одно и то же время. В какой-то день мы просто не обратим внимания, что человек не прошёл мимо, не поздоровался, не позвонил.

Конечно, позже в голову придёт, осенит. Как, а где человек? Если незнакомый, то из памяти сотрётся. А если он занимает какое-то место в нашей жизни или имеет мало-мальское отношение к нам? Тогда мы непременно зададимся вопросом.

Только это происходит не сразу. И хорошо, что не сразу! А потом поздно. Вот уж удачно складываются обстоятельства. Сколько места для слов, для памяти доброй, для заботы, проявления чувств, не совершённых, чуть запоздавших. Но всё равно – это хорошо, что так! Иначе наговоришь про столько дел, обстоятельств и преград, на которые пришлось бы сослаться, взгромоздив крепостную стену к душе своей. А кому это по нраву вмиг ослепнуть, оглохнуть, не откликнуться на чужую боль и страдания.

Дни повторялись, как близнецы, радуя и огорчая, теша и будоража.

Городские скверы. В каждом из них свой климат. Много зелёных акаций, для детей – джунгли. Колдобина или кочка – засада. Где укатанный в асфальт двор, там скакалки, классики, резиночки процветают. Воображение развивает могущественные баталии, большая лужа во что только не превращалась. Во времена моего детства у подъездов на лавках рассаживались звонкоголосые бабушки, с прокуренными зубами дедушки и чихвостили мир, особенно тех людей, которые не захотели под него прогнуться либо имели особенность думать и говорить не как все. Куда они все делись? Яростный ли спор прервал собрания, или вездесущие распивальщики пива их выжили? Нет, безвозвратно ушло то время. А дворы заросли травой, не стало тех тропинок, по которым мы хаживали.

Лето. Парковочные места автомобилей до сумерек не заняты. Люди ринулись в излюбленные места на природу.

В безлюдный двор бесшумно въехала машина. Под резиной колёс, выворачиваемых то вправо, то влево, потрескивали, крошась и лопаясь, мелкие камешки.

Семён припарковал машину багажником к подъезду. Так удобнее и короче идти с сумками до подъезда.

Семён аккуратно выставил клюшку, осторожно ступил на тротуар. Долгое сидение за рулём с согнутой в колене ногой заставило его подстраховаться.

Маленькая Маша выходила долго. Сперва из распахнутой настежь дверцы автомашины выставила одну ногу, вдруг вспомнила о многих важных мелочах в салоне и… Ах, засобиралась. Приоткрыла створку бардачка, повозилась, выискивая забытую вещицу. Словно опомнившись, она сделала ещё более умное лицо и склонилась к боковой консоли. Нет, снова нет! Обернулась к заднему сиденью. Застыла, как статуя фараона, выпрямила спинку, подтянула шею, закинула ногу эротично. «Как жаль, папарацци нет рядом. А она ведь создана для того, чтобы за ней следили, подсматривали. Она всегда готова».

Она делала вид, что оглядывала салон в поисках чего-то нужного ей. На самом деле смотрела в окно: не идёт ли кто, чтобы она могла выйти, как королева, и завести разговор со своим мужчиной. Не важно о чём – можно о пустяках. Между мужчиной и женщиной пустяков не бывает. Увы! Её самолюбие было задето. Никого!

Семён вытащил волоком из багажника два огромных тяжёлых пакета. Многочисленные банки и упаковки с пёстрыми наклейками, свёрток с неугомонными раками вываливались из пакетов. Он с трудом ухватился за ручки пакетов, вытащил их из багажника и взял так, чтобы приноровиться идти с клюшкой. Маша взяла у него ключи, закрыла багажник и машину. Он тяжелон

побрёл к подъезду. В такт медленному шагу он прокомментировал:

– Хорошая разминка. Вот она, проверка на прочность!

Маша отошла на два шага и премило глазела на своего мужчину, на то, как напряглось лицо и сухожилия на его шее. Его лицо стало неестественно маленьким, глаза сузились до щёлочек. Увесистые сумки свисая с рук тяжело налегли на лодыжки, словно мешки на гружёном верблюде. Семён страшно боялся потерять равновесие.

– А ты сможешь идти, если я сверху на тебя сяду?

От волнения, вызванного искренним (как она думала) вопросом, желанием услышать правду и даже почувствовала её, она засветилась звездой. Так иногда днём сияет одинокая звезда в голубом безоблачном небе.

Семён смутился, но как настоящий мужчина не растерялся.

– Знаешь, что смогу, зачем спрашиваешь? Я для тебя луну кувыркаться заставлю.

Машина звезда горела в том же небе и желала затмить свет солнца.

– Давай попробуем.

Семён действительно испугался и, сделав умное лицо, вежливо отказал:

– Нет, неблагоразумно. Пускай нога заживёт, – он увидел её расстроенную гримасу, – или ты вправду хочешь?

С нескрываемой обидой она выдохнула:

– Конечно, я пошутила. Только зачем ты сказал – сможешь? Если не сможешь?

Переваливаясь, он еле шёл. Неудобство, управляться клюшкой и тяжёлыми пакетами разом. Это ещё больше выбивало из сил. Глаза его, наоборот, уже выкатились, лицо запылало румянцем. Он меньше опирался на ногу, чувствуя, что нагрузка критическая. Покосился на подругу. Она не смотрела на него. Он старался быстрее переступать с больной ноги на здоровую, оберегая её. Стоило ей повернуться, он начинал хорохориться.

– Тяжело?

В это время у неё зазвонил телефон. Семён не успел ответить ей на вопрос. Она отбежала позади его на площадку, чтобы поговорить.

Он остановился перед подъездом и решил подождать её.

Она покосилась, подумав, что он подслушивает, и отошла в сторону. Он заметил это, и заковылял к подъезду. Пальцы резало, кровь отлила от них, они онемели и перестали слушаться.

«Чёртова клюшка ещё»! – подумал он. Она мешала достать ключи из кармана. Поставив один пакет на тротуар, быстро поднёс пипку к домофону, с трудом открыл дверь и, протиснулся в проём. Маша разговаривала и смотрела на него, но, сосредоточившись на беседе, думала о другом.