Песни/Танцы - Алексей Ручий Страница 23

Стас по-хозяйски управился с алкоголем: достал из настенного шкафа бокалы и рюмки, открыл бутылки и разлил содержимое.

– Ну, за встречу, – сказал он, подавая бокалы девушкам.

– За встречу, – поддержали они.

Я взял ближайшую к себе рюмку с коньяком и, чокнувшись со Стасом и его подругами, выпил. Коньяк приятным теплом скользнул по пищеводу. Я взял с тарелки кусочек сыра и закусил.

– Как дела? – спросил Стас девушек.

– Ничего, – ответила Валя, – я сессию сдала. Анька вот в отпуск собирается.

– Отлично, – воскликнул Стас и, не растрачиваясь на дальнейшие разговоры, начислил еще.

– За знакомство, – на этот раз тост произнесла Аня и улыбнулась. Я понял, что улыбка адресована мне.

– За знакомство, – улыбнулся и я.

Выпили. Потом Стас сходил в комнату и включил музыку на компьютере. Квартира наполнилась звуками легкого транса с отстраненными космическими секвенциями и бодрого, как малолетний кислотник, драм-н-бейса. Мы выпили еще.

Стас с девушками обсуждали недавний рейв, на который они вместе ходили. Я рассматривал коллекцию магнитов на холодильнике. Керамические страусы из Африки, каучуковый австралийский кенгуру, деревянный бочонок пива из Баварии – интересно, они сами побывали во всех этих местах?

– Чего скучаешь? – спросила меня Аня, отвлекшись от разговора.

– Я не скучаю, я созерцаю.

– И как?

– Ничего, у вас уютно.

Дальше мы снова выпивали, общались – теперь в беседу включился и я. Меня спросили про армию, я в двух словах рассказал. Потом спросили про планы на будущее – я так же в двух словах объяснил: планов громадье. После этого пили за гостеприимных хозяек.

Вино и коньяк быстро закончились, мы со Стасом сходили в супермаркет и взяли еще. Опьянения я не чувствовал, только легкость, бесконечная и какая-то светящаяся, наполняла меня. Передышка перед затяжным боем? Возможно. Я принимал такую диспозицию. Пусть бои будут в будущем, пусть. Но здесь и сейчас творился праздник жизни, и надо было провести его подобающе. Невозможно шагнуть за горизонт, оставив за собой неуклюжую землю.

Мы пили, слушали музыку и болтали. Вечер катился навстречу ночи, а та протягивала ему свои теплые объятья. Июнь в Петербурге – время белых ночей: границы дня и ночи стерты, минимизированы и призрачны, ты легко теряешься во времени, поддаваясь головокружению этих волшебных мгновений. Хочется пить эти дни, до дна, до последней капли. Каждое лето как последнее перед долгой зимой, которую никому не пережить. Примерно такие ощущения.

Потом Стас исчез. Я в одиночку болтал с Валей и Аней, в голове моей сгустился приятный туман, не заволакивающий рассудок, но делающий его несколько размытым и воздушным, сродни тому, что творилось за окном. Я рассказывал про мифы скандинавов, про Великое Древо Миров, на котором расположены три мира: Утгард, подземное царство, Мидгард, срединный мир, мир людей, и Асгард – жилище Асов, человекоподобных богов, ответственных за судьбы земные. Я рассказывал им про Одина – одноглазого бога воинов, скачущего на своем восьминогом коне Слейпнире, называл их валькириями – воинственными девами, забирающими павших воинов с поля брани. Роль воина же я отводил себе. И если я должен был пасть в этой алкогольной битве, битве за вечное лето наслаждений, за свободу и бескрайнюю легкость дней, то они должны были забрать меня на своих крыльях и отнести в Асгард, в светлые пиршественные залы Одина, где я бы продолжил пир во славу великих битв и побед. Девушки слушали меня, кивали и смеялись. Мы пили и хохотали.

Стас обнаружился спящим в кресле в комнате, когда девушки собрались ложиться спать. Будить его не стали, нас оставляли на ночлег. Для меня разобрали и застелили другое кресло. Я был уже основательно пьян, и меня переполняло какое-то неосязаемое восторженное ощущение завершенности. Словно все в огромной мозаике жизни складывалось так, как надо, все кусочки ложились друг к другу, составляя правильный узор. Иллюзия? Конечно. Но иллюзиями жив человек. Ибо нет ничего более совершенного в его несовершенном мире. Иллюзии и фантазии, призраки и фантомы.

Девушки легли на диван, я разместился в кресле. Свет погас, мы остались в полумраке. Из окна лился приглушенный подслеповатый свет белой ночи. Не знаю, почему, я спросил:

– Девушки, а можно я лягу к вам?

Секунда молчания, потом ответила Валя. Тоже вопросом:

– Зачем?

Действительно, зачем? Я не знал. Не стоило разрушать совершенства этой ночи. И мой ответ отдался эхом ее вопроса:

– И вправду: незачем.

Потом я провалился в глухой пьяный сон.