Реквием по Наоману - Бениамин Таммуз Страница 23

Герой Б. отпил коньяка и начал:

– Люди говорят, что нет такой вещи, как судьба, а я говорю – есть. Хотите доказательства? Пожалуйста. Надо было захватить перекресток. Между Хетой и Хартит. Сказано было собраться в Холикат. Проверяю группу, вижу рыжего Хаима. Говорю ему: «Отправляйся домой. Достаточно того, что месяц назад погиб твой брат. Не беру тебя, никаких шансов». Так Хаимке говорит мне: «Это приказ или совет?» Говорю ему: «Не искушай судьбу. Уходи». Не уходит. Не уходит? Не надо. Я думал как лучше. Выходим? Выходим. Нечего рассказывать обо всем, что там произошло. Всем известно. В Хуликат спрашиваю: «Где Хаимке?» Нет Хаимке. Что случилось? Пошел «файфн»? Исчез. Никто не знает. Я не ленюсь, спрашиваю каждого. Не знают. Говорю себе: ну что я скажу его отцу? Где у меня достанет мужества? Решил искать его сам. Двое делают легкой работу для суданских снайперов. Вот и пошел в одиночку. Иду, иду. Что увидишь во тьме? Чернота. Нога спотыкается о что-то. Нагибаюсь – ничего. Еще толчок: нагибаюсь – убитый египтянин. По форме и оружию можно определить и ночью. Иду дальше. Стреляют? Стреляют. Падаю. Ползу, ползу, а сукины сыны стреляют. Боеприпасов у них навалом. Натыкаюсь на тело, горячее, дышит, ядрена мать, еще повернет оружие и прикончит меня? Выхода нет. Говорю: «Кто это?» И что я слышу? Хаимке. Узнал ли меня, не знаю. Но иврит не забыл. Говорю ему: «Как дела?» – «Дерьмо», – говорит. Говорю: «Ладно. Не суетись». Надоело сукиным сынам стрелять. Начинаю волочь его по земле. Снова стреляют. И Хаимке говорит, что ему больно. Большой хохмач. Пуля в животе, ясно, что болит. Ладно. Осторожно переворачиваю его на спину. Теперь тебе лучше? Ползу. Волоку его. Не говорит. Да и о чем ему говорить? Ведь предупреждал я его перед выходом. Не был согласен. Хотел быть файтером? Ладно. Разговоры излишни. Ползем. Этак час, может, полтора. Добрались. Сделали ему укол, обмыли рану. Сегодня работает в компании «Сопель бонз». Надо же. Говорил я ему, ну, повезло ему еще, оказался я прав не на все сто, только на пятьдесят. Ясно, что и я целым не вышел, хватил две пули в то время, как ползли. За это и награда. Не думаю, что она причитается мне. Но дали, бери. Другим причиталось побольше, и не получили вообще. Все, как говорится, дело судьбы. Байстрюк этот Хаимке. Прораб чертов.

Герой Г. отпил и начал:

– Тут рассказывают о достойных делах. Честь и слава. Только что? Дела эти совершали ребята, получившие образование, их обучали совершать мужественные поступки. Чему же удивляться? Когда такой здоровый жлоб, как Иоске, ползет под огнем спасать раненого, честь ему и слава. Но он, я уверен, согласится, что это для него естественно. И что от него можно ожидать? Что он создаст теорию Эйнштейна? Так вот, я хочу сказать, давайте посмотрим, что совершили люди неподготовленные. Чего идти далеко? Говорят, Цфат – город кабалистов, и мистиков, и прочего, тому подобного. Ладно. Так я вам скажу, что Цфат, Иерусалим и Тверия полны бездельников и разных там слабаков. Но что? Есть такие и есть другие. И если я вдруг обнаруживаю, что в Цфате живет еврей, которому причитается награда, так ему надо ее дать. Даже если у него борода и пейсы. Я говорю о Зильбере, у которого магазин кухонных принадлежностей. Да, Зильбер. Не Ури, и не Иоске, и не рыжий Хаимке. Просто один по имени Зильбер. И нечего далеко ходить. Возьмите-ка дни до провозглашения государства, когда мы проводили нелегалов через Сирию и Ливан. На ослах. Я не говорю о достойных ребятах, которые рисковали жизнью и делали свою работу. Я говорю о том, что произошло потом, когда британская полиция ловила нелегалов и собиралась вышвырнуть их в Джахнум-Лахма или к черту на рога. И тут возникал старый еврей, и гроша бы не дал за него, шел к начальнику полиции, надутому от самодовольства и дерьма британскому офицеру. И какими сукиными сынами англичане не были, одно я могу сказать о них: они видели в Зильбере то, что мы даже себе представить не могли. Встретил бы ты его на улице, сказал бы: еще один из этих черных жуков. Но англичанин видел в нем нечто совсем иное. Он понял, что тут у него дело с чем-то древним и крепким, как камень. На Зильбера нельзя было кричать. Нельзя было посадить его в карцер или бить.

Ты должен был решить, или так ставишь на нем крест или снимаешь перед ним шляпу. И что же Зильбер делал в итоге? Он приходил в полицию и говорил, что дает ручательство за нелегалов и просит их освободить. И что вы думаете, англичане ему сказали? Сказали: да. Почему? Ибо если ты предлагаешь им нечто законное, они это принимают. Зильбер предлагает денежную гарантию – пожалуйста. Подписывай, Зильбер, вексель на тысячу лир за каждого освобожденного нелегала. И он обязывается предстать суду в определенный день. А если не предстанет перед судьей, теряет Зильбер на каждом нелегале тысячу лир. Знаете, на какие суммы Зильбер подписывал векселя? На миллионы! И вы знаете, сколько нелегалов предстали перед судьей? Вот вам. Ни один. Ноль нелегалов. Ну и что? По закону англичанин должен явиться к Зильберу и потребовать деньги. Но он не является. Откуда Зильбер берет эту наглость приходить каждый день и еще подписывать гарантии? Вот в чем вопрос. Откуда эта наглость? Ответ: от веры его. Ты и я не видим, а сукин сын англичанин видит, и каждый раз, когда Зильбер приходит, англичанин говорит: «Плиз», ядрена мать, подписывай. Вот здесь, внизу, на этом бланке. И Зильбер подписывает и возвращается в свою лавку, и долг его вырос еще на миллион. И что, так и будет подписывать до скончания света? Так я вам скажу: мужество в том, что Зильбер человек верующий, без всяких выкрутасов и мудрствований. У него Бог это Бог, и грех это грех, и ложь это ложь. А по Торе запрещено лгать, но… чтобы спасти евреев, он лгал на миллионы. Он попросту, согласно вере своей, заказал себе место в аду – поджариваться на малом огне. И вот тут-то зарыта собака. В этом-то его мужество. Но если вы спрашиваете меня, так Зильбер не то, что пойдет в ад, а возьмут его на «кадиллаке» в рай, и не знаю, не явится ли сам Бог открыть ему двери, если там есть двери и если вообще существует мир иной. Все, что я еще о нем знаю, так это то, что нынче он не Зильбер, а Каспи. Взял себе ивритское имя, в честь государства, чтобы не говорили только – Бен-Гурион и Шарет. Чтобы были и Каспи. Честь и слава.

Побледнел Ионас-Иошуа Биберкраут, сидящий напротив, вскочил со своего места:

– С вашего разрешения, дамы и господа, прошу слова.

Все повернулись к нему и сразу увидели, что он не из генералов и не из героев. Огромный нос, голова непропорционально велика по сравнению с телом, бледен лицом и низок ростом, да и одежда явно из 20-х годов свидетельствовала о том, что он не принадлежит этому месту и вообще какому-либо месту в этой стране.

– Господин Бен-Цион, с вашего разрешения, несколько слов? – сказал Биберкраут Оведу.

– Пожалуйста, – сказал Овед. – Господа, доктор Биберкраут преподает литературу в гимназии, где учится наша дочь. Пожалуйста, почтем за честь, доктор Биберкраут.

– Итак я, в общем, – начал Ионас-Иошуа, брат убитого Амадеуса, – слушал я с трудом, ну, так сказать, из уважения и правил хорошего поведения… ну, когда здесь были глава правительства и министры, тогда я должен был попросить разрешения выступить, но они неожиданно уехали, и теперь мне следует в общем совершить не совсем достойное действие, говорить о них как бы за их спиной… Но вы, несомненно, встречаетесь с ними и сможете им передать… Я презираю их в сердце своем точно так же, как презирала Давида Михаль дочь Шауля, когда он плясал и прыгал перед ковчегом Завета, и слюна текла у него по бороде… Я презираю всех политиков, потому что они презренны, и больше не стоит об этом говорить… Вас это не касается, господа. Вас я уважаю всем сердцем, ибо вы от основ мира, краеугольные камни, квинтэссенция общества, несущие всю его тяжесть и страдания, жертвы жестокого исторического времени, одной рукой вы трудитесь, другой сжимаете оружие… И брат мой, святое дитя, да отомстит Господь за его кровь, в одной руке держал скрипку и пал от рук злодеев. Но не об этом я хочу сказать, а лишь одно… коротко, напомнить о том, что нельзя забывать… Сила наша в духе, а не в силе. Господа, у еврейского народа есть один фронт, одно предстояние – перед горой Синай… И еще искусство, господа… Девиз: люби ближнего как самого себя… Псалмы… Каждый рождается и умирает в одиночку… И конечно же любовь, духовное начало… Прошу прощения, господа, благодарю за внимание.