Принцип Полины - Дидье ван Ковелер Страница 23

Багажник оказался битком набит чемоданами, чехлами с одеждой, папками и всевозможной снедью – похоже было, что Максим жил в машине. Он закинул на плечо саквояжик, взял большую дорожную сумку от Черутти и повел меня к моему дому.

– Я забронировал номер в «leopre V», но если ты можешь меня приютить, тогда уж лучше у тебя. А то всю дорогу в отелях, обрыдло. И мне надо уйму всего тебе рассказать. Черт, до чего же я рад тебя видеть, ты не представляешь! Знал бы ты, чего мне стоило помешать тебе написать обо мне, но пока я не заполучил досье, ты рисковал головой, – постойте, мадам, я придержу вам дверь.

Он помог консьержке вынести мусор, после чего похвалил моего пресс-секретаря, мол, правильная дамочка, своих не сдает: она отказалась дать ему мой новый адрес, и ему пришлось просить Полину взломать базу данных авторов издательства «Портанс». Я даже не отреагировал, огорошенный его предыдущей фразой.

– Живешь на халяву, ни тебе квартплаты, ни налога, ты все понял в жизни, – продолжал он на лестнице. – Клевая хаза.

Я предупредил его, что никогда не принимаю гостей: в квартире ужасный беспорядок, и у меня нет второй кровати. Он успокоил меня: прожив пять лет втроем на девяти квадратных метрах, не привередничают.

– Но тебе было бы лучше в «Георге V»… – робко начал я, доставая ключи. – Это же один из самых роскошных отелей в Париже.

Он взял меня за руку и вставил ключ в замочную скважину.

– Настоящая роскошь, старина, – это когда можешь выбирать, с кем тебе жить. Все остальное – вопрос декора.

Уловив смущение в моем взгляде, он подбодрил меня тычком и бросил свою сумку на диван в гостиной.

– Ты правду сказал, бардак еще тот. Если тебе удается не заблудиться во всех этих бумажках, ты герой! Давай угости меня пивом, и я поведу тебя ужинать.

Он без приглашения прошел на кухню, где была разложена моя рукопись. Взялся за ручку холодильника и замер перед фотографией голой Полины на четвереньках.

– Вот оно как, ты сохранил на память! – обрадовался он. – Хороша она была все-таки в койке, ничего не скажешь… я – то думал, что со временем приукрасил.

Ностальгически вздохнув, он провел пальцем по контуру ее грудей, словно бы парящих над простынями. Потом повернулся ко мне с насмешливым сочувствием, показывая кусочек члена, который мои ножницы отрезали у лона Полины:

– Себя-то ты не очень любишь, а?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять его слова. Он подумал, что фотография сделана автоматической съемкой. Я тихо сказал: – Это был не я, Максим. Снимок сделан снаружи, телеобъективом.

Он нахмурил брови, наклонился к фотографии, едва не уткнувшись в нее носом.

– Постой, постой… Это у нее в Гренобле, ага! Ты застукал ее с другим, пока я сидел? Да?

Но когда это было?

Его губы кривились в вымученной улыбке, какой я прежде у него не видел. Этакая показная беззастенчивость, побуждающая к обидным откровениям. Я успокоил его:

– Это не другой, Максим. Это ты.

У него отвисла челюсть. Казалось, это ранило его больнее, чем если бы Полина тайком изменила ему. Наконец он сглотнул, положил холодную руку мне на плечо и заключил, чтобы разрядить атмосферу:

– А ты, стало быть, отрезал мне конец. Я уточнил, что снимок был в отчете частного детектива, приложенном к его судебному досье, которое я получил через анонимного посредника. Он стукнул кулаком по фотографии так, что отлетел магнит, державший ее на холодильнике.

– Как же я был прав, черт побери! Знал ведь, что они возьмутся за нее, если я не сделаю вид, будто она мне по фигу! И где он, этот отчет?

– Я все послал в «Канар».

– Чего? Да ты больной на всю голову!

– Кроме фотографии. Я думал, что правильно делаю… Они ничего не напечатали, не беспокойся.

– Тоже мне, удивил. Но ты оставил себе дубликат!

– Нет.

Он медленно провел рукой по лицу.

– Твою мать. Что там было, в этом отчете?

Про президента и про меня?

Я напряг память, чтобы опять что-нибудь не ляпнуть.

– В общих чертах, наркоторговцы заплатили тебе, чтобы ты его убил в 1981-м, но он тебя перевербовал…

Его кулак обрушился на стол с такой силой, что листки моей рукописи рассыпались по полу.

– Враки! Мне было девятнадцать лет, и я хотел угнать его тачку со стоянки ресторана, где гуляла свадьба, вот и все. Только он свалил с праздника раньше, чем я думал, со своим тогдашним водителем, итальяшкой, и тот кинулся на меня с ножом. Я-то умею за себя постоять, так двинул его ногой, что он сам на этот нож напоролся, да еще и толкнул своего патрона, и тот раскроил себе черепушку о радиатор «Даймлера». Вот тут-то я его и узнал. Робер Сонназ! Ну влип так влип! Это же он спас «Ассоциацию Маршероль», где мой папаша был вратарем. Извини, я не нарочно.

Осознав масштаб бедствия, он собрал с пола листки и принялся складывать их по порядку, невзирая на мои протесты.

– Короче, сел я за руль и повез их в больницу По дороге все умолял президента простить меня. Рассказал ему всю мою жизнь, как папаша запил горькую, после того как выбил мениск, как старший брат меня лупил, как я завербовался в семнадцать лет в альпийские стрелки, как мыкался, когда меня из армии турнули за то, что вступился за гомика и отмутузил двух унтеров. И он, вместо того чтобы подать жалобу, возьми и найми меня вместо того итальяшки.

Покончив с уборкой, он опустился на стул, упершись локтями в мои листки, и с умилением вздохнул:

– Он дал мне шанс, что тут скажешь. Вправил мне мозги, спас меня… Без него я бы так и остался мелкой шпаной. Я обязан ему всем.

– Но кто прислал мне это досье, Максим? Его друзья или его враги?

– Знай ты их, понял бы, что большой разницы нет.

– Ты думаешь, я дал маху с «Канар»?

Он закрыл тему, сказав, что, так или иначе, это древняя история: он свел счеты со всеми, кто мог доставить нам неприятности. Это «нам» усилило тревогу, охватившую меня задним числом. Он убрал локти с рукописи, разгладил листки, точно простыню расправил, и вскочил со стула, хлопнув в ладоши:

– Ладно, сегодня все не важно, кроме нас троих! И предупреждаю тебя, писатель, сегодня вечером ты заново впишешь меня в настоящую жизнь! Давай-ка мне Париж by night! [18]Все лучшие кабаки!

На самом деле не я ему, а он мне открыл город, в котором я прожил семь лет. «Каспийская икра» на площади Мадлен, панорамный ресторан на втором уровне Эйфелевой башни, «Кастель», «Режин», «Элизе-Матиньон»… Все храмы ночного Парижа, которые он обходил в свое время по средам вечером, уложив спать Робера Сонназа, в ту пору, когда тот заседал в Финансовой комиссии Национальной ассамблеи.