Красная пелена - Башир Керруми Страница 23

Поскольку я угадывал девять раз из десяти, он то и дело восхищенно восклицал:

– Ну у тебя и ухо!

И, подумав, добавлял:

– Славное ты себе развлечение нашел.

– Это не развлечение, – отшучивался я. – Я собираюсь стать великим музыкантом. Возможно, наследую славу Моцарта!

Это наводило его на определенные мысли и заставляло интересоваться моими музыкальными пристрастиями.

– Я очень люблю блюз, ритм-энд-блюз, хард-рок и Брассенса.

Он признался, что, в свою очередь, обожает джаз. И принимался подробно рассказывать о разных стилях и исполнителях, упоминая Майлза Дэвиса, Джанго Рейнхардта, Чарли Паркера и многих других.

Он говорил с такой страстью, что слушать его было одно удовольствие. Я и не знал, что джазовая музыка способна вызывать в людях такие эмоции.

Когда он выдыхался, я подхватывал эстафету и пускался в восхваление блюза. Так мы могли проговорить много часов. Обычно нас прерывали санитарки, явившиеся с обедом или ужином.

Постепенно менялось и поведение моего товарища. Поначалу сдержанный, чтобы не сказать рассеянный, теперь он и сам старался укрепить вспыхнувшую между нами симпатию. Надо сказать, что музыкальные беседы и в самом деле очень нас сблизили.

Чем дальше, тем больше общих тем у нас находилось. Мы обсуждали книги, спорт, путешествия. Каждому из нас было чем поделиться с другим.

Как-то раз я сказал, что, на мой взгляд, узнаю от него намного больше, чем он от меня. Уж не знаю, что тому причиной – его душевная доброта или искреннее убеждение, – но только он ответил:

– Несмотря на молодость, ты успел много пережить. Ты кажешься таким зрелым, что я дал бы тебе лет на пять, а то и на десять больше.

Я поблагодарил его. Для меня его слова звучали комплиментом.

Мне сделали на глазах еще одну операцию – снова с нулевым результатом.

Я уже пролежал в здешней больнице около двух месяцев. Мне стало казаться, что врачи и медсестры, обращаясь ко мне, прячут смущение. Я не сразу понял, в чем дело, но потом все-таки догадался.

Обычно больных госпитализировали на две недели. За это время к большинству из них возвращалось зрение, по крайней мере частично, и клиника могла по праву гордиться достигнутыми успехами. Но мой случай обещал обернуться полным провалом медицины.

Они что-то такое напортачили и теперь не чаяли, как бы избавиться от нежелательного свидетеля.

Я не ошибся в своих предположениях. Несколько дней спустя ко мне зашла социальный работник. Она завела разговор издалека, но я сразу понял, к чему она ведет. Меня собирались в ближайшее время выставить вон.

– Молодой человек! Профессор считает, что вам понадобится еще одна операция, которая, по его мнению, вернет вам зрение. Но… Поскольку шрам от предыдущей операции у вас еще не зарубцевался, придется ждать месяц или два.

Вы сказали, что в Париже вам жить негде. Мы хотим предложить вам отправиться на это время в санаторий, расположенный в пригороде. Там вы будете под наблюдением офтальмолога. Восстановите свои силы, отдохнете от больницы… Как только состояние ваших глаз улучшится, вы вернетесь сюда и ляжете на операцию. Я уверена, что она пройдет успешно.

Социальный работник говорила ненатурально веселым голосом, так и излучавшим фальшивый оптимизм. Ее хитрости не могли меня обмануть. Я понимал, что она не меньше моего сомневается в возможностях медицины.

Ее предложение – впрочем, разве это было предложение? – ввергло меня в такую тоску, что я не сдержался и заплакал. Слез под повязкой было не видно, но она догадалась, что со мной происходит, взяла меня за руку и сказала совсем другим, человечным тоном:

– Верьте в себя. Вы – человек незаурядный и обязательно найдете выход из положения. А я буду вас навещать.