Лупетта - Павел Вадимов Страница 23

Из листьев этого кустарника извлекают экстракт с тяжелым, землистым и резким запахом. Его введение в композицию духов придает последним специфический дымно-горьковатый аромат с восточным оттенком. Много лет назад в Европе и России из этого экстракта уже гнали незамысловатые духи, пользовавшиеся большой популярностью во второй половине XIX века. Однако отношение к ним всегда было неоднозначным. Так, в одном из старинных справочников по снадобьям и благовониям можно прочесть следующее: «Это таинственный аромат, который человеку либо очень нравится, либо он его ненавидит». Считается также, что аромат стабилизирует и облегчает чувство страдания, очень полезен при состоянии неуверенности в себе. Его вдыхают, чтобы приготовиться к большим переменам в жизни. При всем при этом он еще и сильный эротический стимулятор.

Один из наиболее ярких примеров использования масла из этого кустарника в парфюмерии — Habanita от Молинара. Его влияние ощутимо и в Chanel №5, и в Miss Dior. Еще примеры? Пожалуйста: Casmir, Chloe Narcisse, Donna Karan, Joop Knowing, Ysatis, Fidji, Magic Noir, Drakkar Noir, Fendi Uomo, Joop For Men... Помимо парфюмерии это масло широко используется в ароматерапии при самых различных диагнозах — от стресса до климакса. Но у людей старшего поколения оно прежде всего ассоциируется с воспоминаниями о бабушкином сундуке, в который укладывали его сушеные листья не столько для запаха, сколько для борьбы с молью.

У растения, о котором идет речь, много имен; к примеру, на хинди оно звучит как pecholl а филиппинцы называют его kabiling, katluen или iarok. А теперь — внимание! — вопрос: назовите самое распространенное наименование экзотического кустика, от запаха которого меня всегда неудержимо тошнит. Единственного на всем белом свете аллергена, вызывающего в рвотном центре моего продолговатого мозга столь быструю реакцию. Верхней ноты букета туалетной воды, которой щедро надушился в роковую для меня встречу президент российско-японского культурного фонда «Симатта» господин Искандеров...

Угадали?.. Нет? Что-что? Просим помощь зала? Хорошо, слово берет незабвенный Леонид Андреевич Гаев.

— А здесь пачулями пахнет!

* * *

Из всех запахов, щекочущих ноздри в больнице, по- настоящему ненавистен мне только один. Я готов смириться и с сочным букетом испражнений из невынесенных суден, и со стойким душком мочи от соседних коек, и с основательно подзабытым амбре борща из старых алюминиевых котлов, но этот... Он действует даже не на физиологическом, а на психическом уровне, обильно засевая мозг спорами животного страха.

Когда очередного отмучавшегося пациента увозят в морг, сестра-хозяйка, надев резиновые перчатки, складывает его постельное белье в большой таз с надписью красной краской «Дезинф.», а затем просит всех покинуть палату. Спустя какое-то время в коридоре появляется угрюмая тетка в марлевой повязке с ведром, прикрытым тряпкой. После ее визита в палате еще долго невозможно находиться, настолько стоек запах стерилизованной смерти. Не помогают ни проветривание, ни кварцевание, ни туалетная вода, которую я разбрызгиваю в воздухе вокруг койки. Честно говоря, даже сладковатый запах трупа не так отвратителен, как этот ужасный парфюм, надолго поселяющийся в носоглотке.

На опустевшую койку в углу я стараюсь не смотреть, но взгляд невольно устремляется к ней снова и снова. Особенно сильное впечатление производит обнажившийся толстый матрас с высокохудожественной композицией из разноцветных узоров, пятен, точечек и даже невесть откуда взявшихся резких черных линий. Право, это поролоновое полотно могло бы занять достойное место на какой-нибудь выставке последователей Кандинского.

Но мне недолго приходится любоваться шедевром абстрактного искусства. Сестра перестилает койку, и скоро в палате появляется новый пациент, перекосившийся от битком набитой сумки с надписью Kettler Sport По всему виду новичка ясно, что никакой спорт ему уже не светит.

— А куда делся... этот... тот, кто лежал тут раньше? — спрашивает вновь прибывший. — Я же заходил в палату на прошлой неделе и видел ширму!

— Подышать вышел, — ворчливо отвечает сестра-хозяйка и со вздохом добавляет: — Все там будем...

— Не-е-ет, я на эту кровать не лягу! — испуганно верещит новичок. — Дайте мне какую-нибудь другую!

— Да здесь все кровати такие, мил человек, — улыбается сестра. — С одной вчера унесли, с другой позавчера, какая разница? К тому же, как видишь, свободных мест нет... Ну, может, кто-нибудь с тобой и поменяется, если ты такой пугливый...

В ответ пугливый усаживается на самый краешек койки, судорожно обхватив руками сумку, и обреченно спрашивает у закрывшейся за сестрой двери:

— Но если его увезли вчера, почему здесь до сих пор так скверно пахнет?

Лизол — смесь крезолов и калийного зеленого мыла, темно-бурая маслянистая жидкость с резким своеобразным запахом. Дезинфицирующим агентом в лизоле является смесь фенола, крезола и ксиленола. Лизол хорошо растворим в воде, особенно нагретой до 50 градусов С и выше. Водные растворы лизола А прозрачны или слегка опалесцируют, пенятся. Растворы лизола В (нафтализола) мутны, опалесцируют и обладают маркостью. Лизол применяется в виде 3-5% растворов для заключительной дезинфекции и обеззараживания палат и предметов обстановки после смерти больных.

* * *

Уф-ф-ф... Ну, вроде все... Полегчало. Я чувствовал себя полностью опустошенным, как в прямом, так и в переносном смысле. От слабости дрожали колени и немного кружилась голова. Так... надо взять себя в руки... хотя бы вытереть рот... где носовой платок? в кармане... а это что? «орбит»! отлично, поможет от горечи во рту... так... куда теперь? назад! что говорить? не важно, придумаю по ходу пьесы...

— А господина Искандерова уже нет, он уехал в консульство, — медово улыбнулась секретарша.

В офисе больше никого не было, голем тоже испарился. О Боже, они что, прошли мимо меня и все видели? А я даже не заметил... Впрочем, неудивительно... В таком состоянии я бы и черта лысого не заметил. Так плохо уже давно не было... Интересно, что они подумали? Решили, что псих какой-то или припадочный... с другой стороны, каждый может отравиться. Наплевать, пусть думают что хотят, главное, Искандеров больше не будет на меня вонять этими хачапу... пачулями. Прочь, прочь отсюда, скорей бы до дома добраться...

— Я не верю своим ушам! Вы только послушайте, он собрался домой! — неожиданно взвился мой старый знакомый. — Нет, не может такого быть, я, наверное, ослышался... Домой? В кроватку?! Баю-бай?!! Только не говори мне, не говори, пожалуйста, что ты забыл! Я ни за что не поверю, и не пробуй уговаривать... Забыть такое! Ведь даже самый последний склеротик всегда помнит о решающем свидании, свидании, во время которого его отношения с любимой перейдут невидимую грань... Как бы это попоэтичней выразиться? Перейдут грань... отделяющую зарок от порока, намек от упрека, залог... залог, залог, от чего же залог? Нашел! Залог от подлога! Нет, из меня бы вышел неплохой каламбурщик, ведь правда? О чем шла речь... я что-то подзабыл. Ах да! У нас оказалась дырявая память! Кто бы мог подумать, никогда на нее не жаловались, и тут — на тебе! «Доктор, у меня проблемы с памятью». — «И давно это у вас началось?» — «Что началось, доктор?» Ну ты подумай, какая жалость! Никому не нужна по дешевке память с дырочкой? С дырочкой, говоришь? А ну-ка дай сюда пощупать... Э-э-э, приятель, да у тебя там не дырочка, а дыра, дырень, дырища, в которую ухнуло обещание позвонить не кому-нибудь, а — как ты там ее называл? Хозяйке! Своего! Сердца! А теперь объясни, мой хороший, где это видано, чтобы сердце забывало о своей хозяйке. Не бывает такого, хоть ты тресни! Не бывает! Значит, это была не хозяйка, а так себе, съемщица... Скажем прямо, приживальщица! Ну, что молчишь? Придумай хоть что-нибудь в оправдание, а то даже неинтересно спорить. Что-что вы сказали? Повторите? Какая неожиданность! У нас, оказывается, аллергия на запах пачули, нам стало плохо, да, чего греха таить, нас чертовски сильно тошнило. Виноват, ваше сиятельство, блеванул-с. Какая жалость, дайте мне платок, я сейчас заплачу... Нет, только не этот платок, вы что, не видите, он испорчен нашим бедным аллергиком. И сейчас ты мне будешь доказывать, что не тянущая даже на сартровскую тошнота способна заставить тебя забыть об этом свидании? Да будь это даже чудовищная, вселенская тошнота, титаническая рвота, от которой выходят из берегов реки и сдвигаются горы, разве способна она лишить памяти действительно любящего, любящего всем сердцем? Ни один врач не подтвердит, что какая-то там рвота может вызвать у больного амнезию! Это же наипримитивнейшая физиологическая реакция! А в следующий раз ты запамятуешь о предстоящей встрече с любимой, сидя на горшке? Извини, милая, я забыл о нашем свидании, пока спускал воду в унитазе! Ха-ха-ха! Впрочем, надо плакать, а не смеяться. Выходит, друг мой ситный, что тебя ждет не главное свидание твоей жизни, а так себе, третьеразрядное свиданьице... Ну что молчишь, склеротик ты мой ненаглядный, ведь прав я? Признавайся! Себе-то самому не ври, негоже врать себе-то!