День дурака - Иосип Новакович Страница 23

Однажды субботним вечером несколько лет спустя, когда Иван уже почти дочитал «Войну и мир» (оставалось всего двадцать страниц), он отправился в деревенский кабачок километрах в десяти от Низограда. Это стало местной модой – если уж на то пошло, увлечением в масштабах всей страны – ездить в деревенские кабачки, чтобы повеселиться так, как веселятся крестьяне, с выпивкой, песнями и народными плясками, и хотя Иван противился новой моде, но в этот вечер поехал, потому что выдался влажный, даже душный день, который лишал Ивана сил и делал город еще более скучным, чем обычно. На рекламном щите перед таверной «Форелевый рай» красовались две рыбины, вероятно, форели, нарисованные голубой краской. А в бурной пенящейся речушке позади таверны поблескивала чешуя резвящихся форелей, словно они дразнили хозяина заведения, чтобы он поймал их и они продолжили бы свои веселые игры во рту посетителей.

Иван заказал жареную форель с чесноком. Он ел медленно, наслаждаясь нежным розовым мясом, которое буквально таяло на языке, пока рыбьи головы с открытыми ртами смотрели на него, словно винили за то, что он потакает природной пищевой цепи. Мясо соскальзывало с тонких косточек, Иван ковырялся в нем, изучая крошечных розовые артерии и смущаясь, словно глаза у рыб были живыми. Чем больше он смотрел на эти го ловы и глаза, тем некомфортнее себя чувствовал тогда он завернул головы в салфетку, вышел и выкинул кулек в кусты, где спала кошка с двумя котятами.

К рыбному блюду Иван заказал литр пива На улице сгущалась темнота, туман низко стелился по долине, снаружи собралась целая толпа посетителей, громко хлопающих дверцами своих прокуренных машин. Иван наблюдал, как собирался хоровод. Аккордеон заиграл быструю сербскую народную мелодию kolo [5], за ним вступил контрабас, подливая масла в огонь инстинктов, и из беспорядочной группы людей сформировался круг. И хотя Ивана возмущало то, что ни в одной хорватской таверне нельзя было петь хорватские песни, иначе певцов бросали в тюрьму, танец привел его в восторг.

Дым от дешевых сигарет плыл по комнате и щипал Ивану глаза. Иногда он курил хорошие импортные сигареты, но отечественные не уважал и отмахивался от дыма веером, подаренным Индирой Ганди. Он достал веер и начал отгонять от себя дым. Кстати, об Индире Ганди. Чтобы не смотреть на собравшихся, Иван читал «Вечерку», ежедневную загребскую газету, и на первой полосе увидел объявление о том, что Индира Ганди была убита сикхами из числа собственных охранников. Эта новость поразила его. Недаром же она не любила убийц. Иван медленно обмахивался веером, поблескивавшим золотом и серебром. Слезы скопились в носу. «Да что же, черт подери, происходит? – думал Иван. – Неужели я чувствую такую близость к мировым лидерам?» Он выкурил одну сигарету «Чарлстон» без фильтра, которая осушила его нос.

Танцоров удерживали вместе баланс между центростремительной и центробежной силой и сцепленные руки. Круг превратился в сороконожку, бегущую за собственным хвостом. Ноги взлетали вверх, красные юбки разлетались, а мелодия контрабаса звучала быстрее и ниже, сороконожка вращалась, все ускоряясь, и ноги превратились в одну размытую радугу, кружащуюся в полуметре над полом. В пасти торнадо, засасывающего тела и души, преобладали широкие красные полосы. Когда музыка замедлила темп, Иван начал различать цвета отдельных платьев – красную вышивку на белом и черном фоне. Среди них выделялась синее пятно – униформа полицейского. Полицейский оглядывался, пытаясь встретиться глазами с молодой женщиной по имени Светлана, которая стояла в цепочке сразу за ним. На ее бледном лице полыхал румянец, словно она только что попала в сильную метель.

Во время перерыва люди снова сбились в кучу начали вертеться во все стороны в поисках свободного столика. А полицейский и Светлана совершенно неоригинально пошли в темный утолок.

Внезапно дверь распахнулась, и несколько мужчин внесли на плечах, словно гроб, молодого парня. От его восторженно-красного лица исходили лучики света – это поблескивал золотой зуб. Ивану показалось, что это Петр, только более изможденный и седой, чем раньше. Ивану было не приятно, что Петр так состарился, но поговорить со старым другом – заманчивая перспектива, поскольку Иван вообще мало с кем разговаривал В целом представители его поколения, казалось избегали друг друга. Если они стояли в одной очереди на почту, что случалось крайне редко, поскольку они не любили писать письма, ну, скажем если они собирались оплатить счета, то вели совершенно пустые разговоры, чтобы не дай бог не ляпнуть ничего лишнего. Петр размахивал бутылкой сливовицы, как саблей. Мужики, которые внесли его в таверну, заорали: «Петр святой, выпивай, не стой!» Он ответил осипшим голосом: «А когда литр допьешь, сразу в рай попадешь!» Они обменялись еще несколькими рифмами, Петр откинул голову назад и вливал сливовицу прямо себе в глотку, держа бутылку на расстоянии сантиметров тридцати. Прозрачная жидкость разбрызгивалась, струилась по подбородку и затекала за ворот белой рубахи, отчего было непонятно, то ли она мокрая от пота, то ли от алкоголя. «Ура Петру! Святой Петр, пойди-ка, освежись и опять к бутылке приложись!»

Иван пришел в восторг от того, что Петр так популярен среди крестьян, но, с другой стороны, любой бармен в маленьком городке знаменит и у себя дома и в соседних районах. Снова заиграл аккордеон, ему подпел контрабас, облегчая боль, и начал формироваться новый хоровод, вскоре превратившийся в новый ураган. Петр не присоединился, поскольку не мог твердо стоять на ногах без поддержки других танцующих. Иван помахал ему рукой, и Петр доковылял до его стола и плюхнулся рядом, едва не сев мимо стула. Иван не видел его года два, и Петр не мог больше бегать от армии, притворяясь студентом – эта методика срабатывала восемь лет.

Мореный дуб столешницы резонировал от звуков контрабаса и приятно подрагивал в костях Ивана. Иван постучал по пачке средним пальцем и вытряхнул сигарету. Петр схватил ее, облизал кончик и сунул в рот. Иван зажег спичку. Петр перехватил его запястье и дрожащей рукой приблизил пламя к сигарете.