Потерянный среди домов - Дэвид Гилмор Страница 23

– Люблю рыбалку, – сказал он. – Ни разу ничего не поймал, но все равно люблю.

– Это ритуал, – сказал я.

На одно мгновение мне показалось, что он меня не слышит. Он смотрел куда-то за горизонт.

– Ритуал? – переспросил он, по обыкновению слегка нахмурившись. Однако это было дружеское выражение. С оттенком озадаченности и обеспокоенности. Что заставило меня внутренне задрожать, как будто – ого – он не в своем уме. Я словно бы не к месту выскочил со своим объяснением.

– Я хочу сказать, что не имеет значения, поймаешь ты что-нибудь или нет. Главное, что тебя окружает. Садиться в лодку, быть на воде, компания, все такое. Это по-настоящему не имеет никакого отношения к рыбе.

– Ты так считаешь?

– Да, – сказал я. – У меня было такое же чувство, когда я ловил окуней с причала. Я стоял там целый день и снова и снова ловил одну и ту же рыбку. Со временем я даже стал узнавать ее в лицо.

Он потянул удочку, и леска потянулась из воды, с нее падали серебряные капли.

– Как ты думаешь, что случится, если я в самом деле что-нибудь поймаю? – спросил он.

– У тебя, наверное, будет сердечный приступ.

Я подумал, так ли уж здорово говорить такое кому-то, кто пробыл три месяца в клинике.

– Надеюсь, мне это не грозит, – сказал он.

Некоторое время все было тихо. Я чувствовал, как он обдумывает что-то.

– Знаешь, черт побери, ты получил очень хороший табель.

– Да, я прошел. Это огромное облегчение.

– Ты сделал большее. Твоя мама рассказала мне, что ты становишься первоклассным барабанщиком.

– Она это сказала?

– Буквально.

Она говорит, что я играю слишком громко.

– Мне она говорила другое. Хотел бы я однажды прийти и послушать тебя.

– Я буду нервничать.

– Пора привыкать к публике.

– Мне нужно некоторое время, чтобы разогреться, – сказал я. – Тебе потребуется терпение. И ты должен будешь меня поддерживать. И не слишком наваливаться, если я заиграю какую-нибудь дерьмовую песенку.

Он нахмурился.

– Жаль, конечно, но ты понимаешь, что я имею в виду.

– Я буду поддерживать тебя, – сказал он. – Всегда. Ты знаешь, что я раньше играл на банджо?

– Не может быть.

– Правда. Однако мне пришлось прекратить. Не мог больше брать аккорды.

Он посмотрел на левую руку, на изогнутые и трясущиеся пальцы, на которые упал во время войны люк резервуара.

– Так я слышал, у тебя есть девушка?

– Да. Она модель.

– У меня никогда не было девушки-модели. Хорошая девочка?

– Если ты ей нравишься…

– А ты ей нравишься?

– Да. – Я подождал минутку. – Что ты имел в виду? – спросил я.

– Ну, если бы меня спросили, ответ был бы, вероятно, «нет».

У меня заняло некоторое время, чтобы осознать сказанное.

– Почти, – уточнил я.

– В самом деле? – спросил он. – Мне пришлось ждать, пока я не попал в армию.

– Именно тогда ты и встретил маму?

– Нет, до твоей мамы я знал несколько других девушек.

– Ох.

– Была война, ты знаешь. В некотором роде особое время.

– Звучит довольно романтично.

– Так и было, только на странный манер.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал я.

– Может быть, и понимаешь.

Далеко – далеко через озеро я видел крошечное дерево, стоящее посреди равнины. Одно-одинешенько. Казалось, что там – другая страна.

Мы развернули лодку к солнцу; ветер изменился.

– Ты замерз? – спросил он. – У тебя мурашки.

– Нет, я в порядке.

– Хочешь вернуться?

– Нет, все хорошо.

Он затормозил лодку еще больше.

– Послушай, – сказал он. – Не хотел тебя тревожить, но есть кое-что, что я должен сказать. Мне жаль, что я был таким подлецом. Надеюсь, я не слишком тебя пугаю. – Он слегка пожал мне руку.

– Нет, – сказал я.

– Уверен?

– Совершенно.

– Потому что я чувствую себя не слишком хорошо. Веду себя как сукин сын, как говорили мы в армии.

– Все в порядке.

И. неожиданно, словно бы ниоткуда, у меня появилось странное желание разразиться слезами, прямо здесь, как ребенок. Это было слышно по моему голосу, он стал дрожащим.

– Не слишком – то хорошо пугать мальчишку вроде тебя.

– Все в порядке, папа.

– Хочешь обратно?

– Мне и здесь хорошо, – сказал я.

Он медленно повернул лодку по ветру.

Мы проехали еще немного; потом он заглушил мотор почти до полной остановки.

– У нас кое-какие проблемы, Саймон. И нужно, чтобы ты помог мне их решить.

– Здорово. А что такое?

– Семейные дела. Я не уверен, что мы сможем полностью удержать ситуацию.

– Что за ситуацию?

– Ну, когда вы двое в школе. И два дома. Я думаю, нам придется кое от чего отказаться.

– От чего, например?

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Что ты думаешь насчет того, чтобы продать дом?

– Какой дом?

– Городской.

– Ничего себе, это не очень хорошая идея. Мне нравится то место.

– Ты, конечно, останешься в школе. Сохранишь своих друзей и все такое. Ты просто станешь пансионером.

– Пансионером?

– Да. В этом ничего плохого нет, не так ли? Я был пансионером, твой дядя Том был пансионером. Далеко не каждый живет на расстоянии улицы от места учебы.

Место учебы. Мне не понравилось, как это звучит. В этом было что-то раздражающее, в самом тоне отцовского голоса, и я почувствовал, как нервность возвращается. Теперь следовало быть по-настоящему осторожным. Когда кем-то напуган в детстве, то все еще боишься его, даже после того, как вырос, даже после того как стал больше, чем он. Я чувствовал, как этот старый страх возвращается, словно секунду или две назад он собирался наорать на меня или дать мне по уху. И даже несмотря на то что я теперь мог уклониться это не имело значения. Я чувствовал себя словно я все еще малыш и знакомая большая черная тень надвигается на меня.

– Я чересчур взрослый, чтобы становиться пансионером, разве не так?

Я не уверен, что смогу к этому привыкнуть.