Непричесанные разговоры - Айла Дьюар Страница 23

– Только не надо глупостей – плакать и все такое.

– Когда ты уйдешь, Кора, я все-таки разревусь. Как же иначе?

Коре сделалось больно при мысли, что ее любимый папа будет плакать. Представила – и у самой слезы на глаза навернулись.

– Не плачь! Папа, не плачь, пожалуйста! – Слезы брызнули из глаз. Крупные, грустные капли бежали по веснушчатым щекам, падали на асфальт – Коре было жаль отца.

– Вот что, – предложил отец, – а ты оставайся дома – я и не стану реветь.

И Кора осталась. И ушла из дома только в семнадцать. Зато и вернулась лишь через десять лет, с двумя детьми. А до семнадцати загоралась и остывала вместе с отцом.

В то лето – лето великого побега, – прикинув, с какой скоростью мчалась Кора прочь из Тобермори, отец решил, что у дочери задатки легкоатлетки. Да не простой, а будущей чемпионки. Отец на мелочи не разменивался.

Он купил Коре спортивный костюм и кроссовки, продумал для нее диету бегуна – сплошные бананы и бифштексы. Каждый вечер водил Кору в поле за домом на тренировку. А в дождь отец и дочь вместе делали приседания в дальней спальне, чтобы укрепить мышцы ног. Знай Билл, до чего доведут Кору ее стройные ножки, – пальцем бы не пошевелил. А тогда просто хотел подойти к делу основательно, с толком. Советы он давал нехитрые:

– Синяки и шишки, Кора! От старта до финишной ленты. Не оглядывайся. О соперниках не думай – беги, и все. Синяки и шишки.

Корина спортивная карьера была недолгой и, скажем так, зрелищной. Целое лето набивала Кора синяки и шишки и вскоре стала лучшей бегуньей школы. Завоевала два кубка, медаль и коробку шоколадных конфет. Кубки и медали – скукотища, а вот за конфеты и вправду стоило побороться. Окрыленный Кориным успехом, отец записал ее на Обанские игры, на стометровку. Болеть за Кору поехал весь поселок. На пароме устроили настоящее пиршество. Билл О'Брайен всю дорогу, все сорок минут, пил пиво. Волновался он больше, чем дочь.

Беговая дорожка, огороженная канатами, была частью большого стадиона. Зрители если не толклись у палатки с пивом, то устраивались на стогах сена и следили за соревнованиями, обильно смачивая зрелище спиртным. На Кору глазели с любопытством. Костюм у нее был ярко-красный, с бабочками, нашитыми ею собственноручно. Но больше всего внимания привлекал ее рост: зрители переглядывались, ухмылялись, подталкивали друг друга локтями. Когда участниц первого забега построили, оказалось, что между Корой и ее ближайшей соперницей разница в росте добрых шесть дюймов. То есть целая нога.

– Пять фунтов на коротышку! – выкрикнул кто-то.

Кора скривилась.

– Пустяки, не слушай, – шепнул ей отец. – Беги, и все тут. Синяки и шишки.

От него разило спиртным. Кора пожала плечами: зачем бегать быстрее всех? Главное – просто бегать.

Когда участницы вышли на старт, Кора вынула изо рта апельсиновый леденец на палочке и протянула отцу, чем сорвала бурные аплодисменты. Встала на свое место и, услыхав выстрел стартового пистолета, стрелой бросилась к финишу. И всех обошла. Без труда. Играючи. Победила Кора и в следующем забеге. К четвертьфиналу у нее появились болельщики.

– Давай, коротышка!

Перед полуфиналом, когда Кора, словно учреждая новый ритуал, опять протянула отцу леденец, толпа взревела. Билл с гордостью взял конфету, лизнул на счастье и помахал ею в воздухе. От него так несло перегаром, что Кора попятилась.

– Ты все знаешь, девочка. Просто беги – и все. Поняла? – Трясущейся рукой Билл показал на финишную ленту.

Кора обожала отца. Что трезвого, что пьяного. Пьяный он всегда плакал. Кора взглянула на ту самую морщинку, где ей хотелось свернуться калачиком, и пообещала прийти первой. Билл О'Брайен не чуял под собой ног от радости. Он молодчина! Кора далеко пойдет, верил Билл в хмельном восторге, а он пойдет с ней рука об руку.

Шли часы, воздух над стадионом был пропитан винными парами. Сам воздух был как вино, а люди радовались и пели. Воспевали новую героиню: «Давай, коротышка!» Шотландцы есть шотландцы, они всегда болеют «за коротышку». В их природе – ощущать себя обездоленными. Даже те из них, кто вышел ростом, считают себя маленькими. Не умеют гордиться своей статью, предпочитают вместе с коротышками синяки и шишки набивать. Люди плакали от радости за смелую Кору, покупали ей кока-колу, мороженое и шоколадки, а Кора уплетала за обе щеки. Поднялась кутерьма, зрители ставили на коротышку. Деньги и пиво переходили из рук в руки. И все были счастливы? Не то слово!

К финалу Кора едва держалась на ногах, столько она съела конфет и выпила лимонада. Она чувствовала, что устала, но уж никак не думала, что от кока-колы, малинового мороженого и шоколадных батончиков у нее поубавится прыти. Участницы построились.

Корин отец был сам не свой от радости, нетерпения и виски.

– Давай, Кора! Давай, ласточка моя! У тебя получится!

Как ни печально, стратегии у Коры с Биллом не было никакой. Им казалось, стратегия нужна разве что генералам, чтобы командовать армией. Стратегия – это для войны, а не для бега. Кора не знала, что нужно беречь силы, выкладываться только на финише. Услышав стартовый пистолет, она почувствовала, что ее обходят, что надо спешить. Спешить, потому что на кону настоящая победа, ради нее стоит набивать синяки и шишки. Кора пришла последней. Зато под гром аплодисментов и рев трибун. На финише поклонилась, протянула к зрителям руки. «Давай, коротышка!» Это зрители приветствовали Кору, и ей чудилось, что крики разносятся на много миль вокруг. Их услышат даже за морем, в родном Тобермори. Кора проиграла. Но проиграла достойно.

– Ты ее опозорил! – отчитывала мужа Ирэн О'Брайен на пароме, по дороге домой. – Как она это переживет?

Билл поник головой: ну и дурака же он свалял! Но Кора взяла отца за руку и сказала: не грусти, все равно было хорошо.

– Это был лучший день в моей жизни! – заявила она.

Еще бы: за этот день Кора научилась заводить публику, съела столько вкусностей, сколько ей и не снилось, а главное, познала радость движения. Бежала, прислушиваясь к своему телу, к дыханию, стуку сердца. С тех пор и в радости и в горе ей помогал бег. Но бегала она уже не ради победы.

Когда ее дети подросли, она, оставляя их одних, начала по утрам бегать по Эдинбургской набережной, глядя на скворцов, слушая свое дыхание и звук шагов, думая об отце. Только в эти часы Коре удавалось побыть наедине со своими мыслями. Наедине с собой.