Жди, за тобой придут - Владимир Романенко Страница 23

— Я не силён в религии, но вот Адам и Ева, скажем, по раю вообще вдвоём долгое время шастали. И горя при этом не знали.

— Ну, да… Пока яблока не попробовали.

— Не знаю, моя радость. Мне вот всегда казалось, что изначально Бог сотворил Адама и Еву единым существом, хоть и в двух телах. А яблоко каким-то образом проложило границу между ними. Так вот, по-моему, заботы и проблемы, про которые ты говорила, и есть тот самый запретный плод, а вернее сказать, ненужное знание. Быт, суета, и чрезмерное самомнение мешают людям чувствовать друг друга, мешают им видеть то, что видим мы с тобой. Ведь, чтобы отдать себя любви по-настоящему, нужно, в первую очередь, стать свободным. Многие вещи и идеи отвлекают человека от главного. Любить способен только тот, кто не даёт себя запутать и в каждой ситуации остаётся верным своему внутреннему зову. В каком-то смысле это действительно дар свыше.

— Значит, мы с тобой избранные?

— Возможно, что и так, моя хорошая. Но я всё же думаю, что источник света, на который мы с тобой ориентируемся, имеется в душе каждого человека. Я не знаю почему, но у большинства людей он как будто бы скрыт от них самих.

— А ведь он и у меня был скрыт… Это ты помог мне его обнаружить.

— Нет, моё сокровище. Ты полюбила меня первой, а уже от твоей любви зажглось и моё сердце.

— Ты просто «спал», и я тебя «разбудила»… Хотя, на самом деле, если кому из нас и посчастливилось проснуться, так это мне. Я ведь не знала любви, солнышко. Всю жизнь считала её обыкновенным литературным украшением, метафорическим вымыслом скучающих поэтов и романтиков… А теперь не представляю себе, как люди вообще без неё живут.

— И я не представляю. Сердце человека не может существовать в пустоте. Оно там умирает. Для жизни сердцу нужен источник, нужно другое сердце, бьющееся в такт. Только тогда возможно появление света, смысла, радости и гармонии. А в одиночестве есть лишь иллюзия того, что ты куда-то двигаешься и занимаешься чем-то важным. Мне кажется, что вне любви все ценности, которые придумало человечество, искусственны. Это обыкновенный суррогат, жалкая попытка слепого умозрительно представить себе мир красок.

— Да. Теперь я тоже это знаю и вижу… Я люблю тебя, Костя! Люблю тебя каждой своей клеточкой, всем моим существом!

— И я тебя безумно люблю, девочка моя ненаглядная!

За год семейной жизни, между ними ни разу не встал вопрос о продолжении рода. Мамы и папы, конечно же, пытались намёками подводить разговор к этой волнующей теме. Однако беззаботные дети решительно не желали брать в голову, что в глазах старшего поколения объяснялось только лишь юношеской безответственностью и недостатком возраста.

Каждый день Костя и Оксана открывали друг через друга целый мир, целую вселенную и были настолько поглощены этим процессом, что ребёнок действительно был бы им тягость.

Время летело быстро, и к началу третьего курса на их параллели обозначилось несколько новых пар. Шесть из них также успели оформить свои отношения в официальные союзы, другие же предпочитали пока довольствоваться статусом дружеско-романтического партнёрства. Что же до Кости с Оксаной, то на филфаке и мехмате их знали к тому моменту уже все. На каждой студенческой пирушке они всегда были желанными гостями. Если «ангелочки» появлялись на дискотеке, танцевать медляки друг с другом им удавалось далеко не всегда. К однокурсникам и хорошим знакомым влюблённые старались быть благосклонными, а на Оксанину компанию (хотя бы в танце) претендовала тогда чуть ли не половина дискотечных завсегдатаев, да и у Кости с воздыхательницами был, что называется, «полный порядок».

Эти ритуальные «акты милосердия» не выбивались за рамки приличий, и только один раз дело как-то ненароком дошло до мордобоя.

Костя заболтался тогда с приятелем, и в это время Оксану пригласил какой-то залётный мужлан довольно внушительных пропорций, которого ни до, ни после инцидента никто из старожилов дискотеки не видел. Когда танец закончился, Оксана хотела вернуться к мужу, но бугай принялся по-медвежьи хватать её за руки и с нагловатой ухмылкой что-то втирать. Костя мгновенно оказался рядом и сделал вежливую попытку освободить любимую, но не тут-то было.

Верзила первым делом послал его куда подальше, используя при этом значительную часть красот нелитературного русского языка, а потом неожиданно двинул Косте в челюсть, да так сильно, что тот едва не покатился кубарем по полу.

Спасло ситуацию только лишь состояние изрядного подпития у интрудера, по причине которого он был неповоротлив. Костя бросился к сцене, схватил деревянный стул, подскочил к своему оскорбителю и со всей силы приложился им по квадратной лысой голове.

Стул разлетелся в щепки, а громила начал медленно покачиваться из стороны в сторону и тихо оседать на пол. Сделал контрольный удар ботинком по уху, Костя взял Оксану в охапку и тут же отступил с ней подальше.

Мехматовцы, заворожённо наблюдавшие эту сцену, успели подбежать на выручку своему другу, так что финальную экзекуцию Костя со спокойной совестью доверил им.

А после зимней сессии на третьем курсе у Оксаны появился категорически настроенный обожатель — ученик филфака, некто Вячеслав. Он был старше молодожёнов на два года и, как выяснилось, уже долго сох по недоступной даме своего сердца, писал любовные мадригалы, которые никому не показывал, и всё больше и больше уносился в страну несбыточных грёз и запретных фантазий.

Костя много раз замечал его присутствие на вечеринках, и то, как Вячеслав посматривал на Оксану. Однако никаких серьёзных выводов из своих наблюдений так и не сделал: к Оксане многие тогда неровно дышали, и это всегда виделось ему нормальным и естественным. Муки ревности были Косте практически не знакомы.

Объявить о своих тайных притязаниях Вячеслав решил по той простой причине, что до защиты диплома ему оставалось всего полгода, и, если за этот срок трагедия позднего одиночества не озарилась бы светом взаимности, всё филологическое будущее сделалось бы для него абсолютно бессмысленным.

До непосредственного контакта с Вячеславом Оксане тоже приходилось ощущать на себе его внимание, но, как и Костя, она отнесла все томные взгляды своего поклонника на счёт ортодоксальных интенций чисто мужского характера, главным (а может, и единственным) лейтмотивом которых являлось заурядное обладание женской красотой.

Его проникновенная речь изумила Оксану до крайней степени. Вполне здравомыслящий и благообразный с виду молодой человек предстал вдруг перед ней в образе чуть ли не безумного фанатика. Он клялся, что никогда не покусился бы на их с Костей семейное счастье, если бы не веление свыше.

По его убеждению в прошлой жизни Оксана приходилась ему законной супругой, которую он без памяти любил, и которая его тоже боготворила. Вместе они владели обширным имением неподалёку от Буэнос-Айреса, воспитали троих сыновей и прожили бок о бок без малого сорок счастливых лет.

Когда Вячеслав впервые увидел Оксану, его будто бы молнией поразило, и всё их совместное прошлое явилось перед ним подобно откровению небес. С тех пор у него не было девушек. Более того: ни на одну особу женского пола, кроме Неё, он даже и смотреть не хотел. Во всех снах рядом с ним присутствовала только Оксана. Он думал о ней с утра до ночи и жил только минутами, в которые имел возможность «любоваться её пречистым ликом».