Прокол (сборник) - Валд Фэлсберг Страница 23

Сперва жертве встреливают наркоз. Один миг — и настоящее варвара уже вытеснено сладким бредом. Сном о смерти, о потустороннем мире, о тотемах — в любом случае, об уходе, но непременно прекрасном, со входом в вечное блаженство и присоединением к предкам. Или перерождением — в красивый цветок или насекомого. До следующего чел… варварского вселения.

От реальности полностью отключенного, убаюканного варвара мы подключаем к кионовскому кровососу. Тот за считанные минуты выкачивает из мечтателя всю кровь — вместе с наркозом. Продукт засыпает счастливым, красивым и вкусным. Привкус страха и страданий гадок: негуманно добытое мясо кионы не потребляют.

Само собой, бои являются простейшей частью урожая, массовая продукция. Благородное же мясо поставляется по индивидуальному заказу. И Мерита определенно исчезла будним днем с отчего двора. И по ней кто-то плакал. Только не она сама: она заснула счастливой. И не ее дети: нет у нее таких. Кионы придирчиво следят, дабы не отнять у молодняка мать.

Я в детстве размышлял над этим: в проигрыше ли, или в выигрыше варвар, усыпляемый нами на кионову кухню. И остался при мысли, что это лучшее, что варвару может достаться. Лишь не родиться ему было бы еще лучше…

Пока, полвека прожив, увидел Мериту, у которой выбора уже не было — ни не родиться, ни не умереть…

* * *

Кионов собралось человек сто шестьдесят. На моем пиршестве не было ни единого чел… атланта. Ожидались, но вышла неувязка с межвселенским переносом. Перевоз живого представляет собой рисковую операцию, безвредная для предметов ундуляция времяпространства при которой может оказаться летальной. Поэтому межвселенский диспетчер является высшей инстанцией: он может сказать президенту Кионы, что перенос сейчас невозможен, куда уж там мне.

Пир бил ключом. Меня почитали. Я надел двухпудовый фрак, чтоб не забыться, но это оказалось явным недовесом: в разгаре танца я уже подбрасывал в воздух и ловил двух кионок сразу. Пьяные кионовы власть имущие в восторге орали, их дамы просили повторять трюк с ними, и я в смущении сразу воспроизводил обязательный текст о сверхчеловечески сильных варварах и человечно приземленных атлантах, которым разок может и удаться, но на этом силы исчерпаны…

И тогда вынесли Мериту. На огромном подносе. Пареную. Она даже цвет не потеряла. Никогда не виданные мною глаза Мериты погрузились глубже под впалые веки. И грудь чуть сдулась. Но они даже не обезволосили ее голову! Кто-то громко заявил: «Эта рука моя», сорвал ее, и вместе с белой, голой головкой плечевого сустава я впервые увидел кудри в разорванной подмышке.

Это послужило сигналом для кионов наброситься на лакомо-душистую Мериту. Я сдержанно вел беседу с двумя вегетарианками и старался не смотреть. Вдруг раздался визгливый кионовский голос: «Эта варварка невинна, я у нее первый!» Он отодвинул в сторону ногу Мериты и ткнул рукой. Словно животное! Толпа кионов скотски ревела.

И я сорвался. Отломал его кощунствующую руку, как прежде другой отломал руку у тушеной Мериты. Я бил и пинал, топтал и расшвыривал. Кионы с криком и визгом разлетались во все стороны. Я сорвал фрак, в прыжке еще ушиб голову о потолок, и раскованно-бешеным бросился в толпу вялотелого нелюда. Мясорубкой. Вдруг не понимая, как это за весь наш общий отрезок истории атланты убили всего-навсего семь тварей Кионы…

Мигом позже, не находя уже в зале неразорванного тела киона, я ногой выбил дверь и издал над всей Кионой брачный рев победившего примата. И пошел дальше — истребить всю эту планету.

«Милый, уймись!» Нежные руки взяли меня за локоть, и душистая зимним утром глыба волнистых волос прижалась к моему плечу. «Брось, милый!» На меня уставились глаза Мериты. Темно-каштановые, затуманенные слезами, полные бездонной любви. И вдруг меня осенило, что вся Киона, весь мой третий срок — это все говно перед глубиной этих человеческих глаз. Ни на миг не останусь здесь дольше! Я УЖЕ заслужил всю оставшуюся жизнь в безделии на берегу океана! Но, если моя божественная возлюбленная пожелает водить ее возле мутного Нила среди вонючих варваров — Киона мне оплатит и это.

Только… Я тут горсть-другую кионов перебил. Что делать? Ко мне возвращается тревога… Я опять направляю взгляд в обожаемые глаза — а тех уже нет… Веки впалые, под сочной, пареной, вкусной кожей глаза опять сдувшиеся…

* * *

…а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Постель мокра холодным потом, я полувсидь глушу крик в подушку. Моя квартира частная, но я знаю, что Аиэоу в ответе за мою сохранность: разоравшись среди ночи, я узнал бы кое-что новое о своей частности. А этого я определенно не хочу.

На миг ощущаю резкое облегчение. Нет, я не убил ни одного киона, это был просто кошмар! Но…

Спустя мгновение я уже, вжав лицо в подушку, спокойно трясусь плачем. Я, морально сильнейший человек в своей вселенной, физически сверхчеловек в чужой, уже седьмой год незаменимый на межвселенской арене…

Чуть остыв от истерики, перематываю, что же осталось во сне, а от чего, наоборот, никогда не проснуться.

Настояща Земля, моя милая мать. И Киона, моя добрая мачеха. Настоящ мой друг Аиэоу — самый что ни на есть настоящий, такого у меня в Атлантиде не бывало. Настоящ мой новый срок в Кионе, настоящи приглашенные гости, настоящи угощения…

Мерита настояща.

Мой тайный поход в кладовку с Аиэоуим виртуальным глазом был настоящим.

Моя безумная близость со… с мясом была настоящей!

Но человечные глаза варварихи, человеческий ее голос — это не настояще. Я такие никогда не видал, не слыхал, все ложь. Нет такого человека! И не было.

И хищные кионы не настоящи. И нападение на них — конечно, не настояще. И никогда не будет!

Кионы хороши. Люди.

* * *

На третьей поре после открытия Земли, во времена детства моего деда, когда кионы все еще работали над очеловечением нас в их глазах и разбожествлением себя в наших, в ходе четвертой их экспедиции в Атлантиду, пьяные атланты убили семерых кионов. Вроде, незадачливая дружба с кионской стороны, вроде, незадачливое восстание с нашей: бросились показать свое физическое превосходство, но в разгаре общения не учли, что кион, хоть ростом даже не мал, на Земле, подавляемый своей массой, слабее шестилетнего мальчишки. Притом в совершенно ином понимании: от порядочного удара он не улетает целиком, а разлетается вдребезги.

Кионы уже тысячи пор не знают агрессии, насилия, ненависти. У кионов вообще нет таких эмоций, они их не понимают: у них самих нет ни войн, ни преступлений, и они единственны — ведь животных у них тоже нет.

Человек — не несет смерть человеку! И не причиняет страданий, насколько возможно. Это входит в кионовское определение человека.

После тех событий Киона с Атлантидой заключила двусторонний Вечный завет «О человекости». Без права расторжения. Одним из ключевых пунктов этого завета являлось — признание таких особей, действия которых не совместимы с человекостью, никогда не принадлежавшими к человечеству. Они немедленно ликвидируемы. По возможности — путем эвтаназии.