Винодел - Сергей Арзуманов Страница 23

— Да, это была катастрофа, сравнимая со Всемирным Потопом, никто не знал, что делать: она съедала корни лозы, и лоза умирала.

— И что?

— Сначала мы перебрались в Италию, там, в Италии, родился твой дед.

— Арсен родился в Италии?

— Да, именно оттуда у него такая горячая любовь к итальянским женщинам.

— А откуда взялась эта гадость?

— Кто-то привез лозы из Калифорнии, а они были заражены филоксерой.

— А почему они не погибли?

— В этом все и дело, американские лозы имели иммунитет против филоксеры, а европейские нет.

— Почему?

— Да никто не знал, почему. Сколько было самоубийств среди виноградарей. Вся Франция и Париж даже не представляли, что здесь был ад.

— И что потом?

— В Бордо долго искали спасения.

— И?

— Начали прививать нашу лозу к американской.

— Это как?

— Очень просто, мы получили иммунитет, теперь вся лоза привитая, это союз американца и француженки.

— Вот это да.

— Да, а настоящая французская чистая лоза теперь в Чили и Аргентине, ведь там теперь живут наши самые древние лозы «Карменер» и «Мальбек». После филоксеры их почти не высаживали, но это старички Бордо, из них «Бодо» выросло. «Каберне» очень молодо по сравнению с ними.

— Значит, там настоящее вино?

— Ну, так говорить нельзя, там ведь и земля другая…

Отец задумался, как будто представлял себе эту землю.

— Сын мой, страсть и любовь больше не живут во Франции. Ты думаешь, почему полки наших магазинов завалены винами Чили и Аргентины? В них страсть, буйство красок и эмоций, а в наших — сдержанность и гармония. Мы даже изгнали карменер и мальбек за их капризность и буйство. И вот они вернулись к нам, рожденные другой землей.

Макс решил, что теперь он точно может поговорить с отцом.

— Ты сказал, что страсть и любовь больше не найти здесь?

— Да.

— Тогда зачем мы живем?

— Я тебя не понимаю.

— А чего здесь непонятного отец? Арсен ненавидел женщин, вы с мамой, как чужие люди, я не понимаю женщин, зачем это все. Я хочу делать вино и быть счастливым, но оказывается, без них я не могу быть счастливым.

— Ну вот, видишь, ты уже знаешь, что нужно для счастья.

— Папа, три поколения нашей семьи несчастливы.

— Ну, так нельзя говорить.

— Конечно, говорить нельзя, но думать-то можно.

— А почему ты себя записал к нам?

— Не знаю, но сейчас я не могу понять женщин.

— Да я никогда об этом не задумывался.

— Ты не веришь женщинам?

— Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Грегуар опять замолчал, не зная, что сказать сыну.

— Ладно, папа, пойдем спать.

— Сынок, ты мне не нравишься.

— Папа, я сам себе не нравлюсь.

— Почему?

— Меня мучает один и тот же вопрос, как получить женщину, о которой ты мечтаешь.

— Я не знаю, что тебе сказать.

— Ну вот, видишь, счастья нет, это обман.

— Ты знаешь, мой дед Юбер, твой прадед, прожил девяносто восемь лет, из них восемьдесят лет в браке с моей бабушкой.

— Ну и что?

— Бабушка умерла, а дед прожил после этого еще четыре года и был совершенно счастливым человеком.

— Это как?

— А вот так, мы тоже думали, что он уйдет вслед за бабушкой, сгинет от горя.

— А он?

— Он прожил эти последние годы, светясь от счастья.

— Почему?

— Мы тоже спросили его, почему.

— И что он сказал?

— Он сказал, что самое большое счастье заключается в том, что горечь потери досталась ему, а не его любимой жене, и именно это делало его счастливым.