Солнце клана Скорта - Лоран Годе Страница 23

Когда осла нагрузили всем необходимым, Элия повернулся к дяде и сказал:

— Спасибо, zio [20].

Глаза его были полны раскаянием. Дядя сначала ничего не ответил ему. Он смотрел, как над холмами поднимается солнце. Как его розоватый свет окрашивает их гребни. Потом обратился к племяннику, и его слова Элия запомнил навсегда. В свете рождающегося дня Доменико сказал ему то, что считал своей продуманной мудростью:

— Ты ничто, Элия. Как и я тоже. Только наша семья — вот что идет в счет. Без семьи ты стал бы мертвецом, а Земля продолжала бы вертеться, даже не заметив твоего исчезновения. Мы рождаемся. Мы умираем. И в этом промежутке есть только одно, что идет в счет. Ты и я, взятые в отдельности, — ничто. Но Скорта, все Скорта, — это уже нечто. Вот почему я тебе помог. Только поэтому. И отныне ты должник. Ты в долгу перед всеми, кто носит такое же, как и ты, имя. Когда-нибудь, может быть, через двадцать лет, ты отдашь этот долг. Оказав помощь кому-нибудь из наших. Вот поэтому я спас тебя, Элия. Когда ты станешь кем-то лучшим, чем ты есть сейчас, мы будем нуждаться в тебе, как нуждаемся в каждом из наших сыновей. Не забывай этого. Ты — ничто. Имя Скорта — вот что главное в твоей жизни. А теперь иди. И пусть Бог, твоя мать и деревня простят тебя.

Исчезновение брата повергло Донато в меланхолию, он затаился, как волчонок. Ни с кем не разговаривал. Не играл. Целыми днями неподвижно сидел на корсо и, когда Кармела спрашивала его, что он делает там, неизменно отвечал одно и то же:

— Я жду Элию.

Это внезапное одиночество, которое было ему навязано, перевернуло в глазах ребенка мир. Если Элии нет больше с ним, мир стал скверный и скучный.

Как-то утром, сидя с чашкой молока в руке, Донато очень серьезно посмотрел на мать и спросил:

— Мама…

— Что? — отозвалась она.

— А если я украду медальоны святого Микеле, я тоже буду там, где Элия?

Вопрос привел Кармелу в ужас. Она застыла с открытым ртом. Потом поспешила к Джузеппе и все рассказала ему. И еще добавила:

— Пеппе, ты должен заняться Донато, иначе и он совершит какое-нибудь преступление. Или по крайней мере уморит себя голодом. Он ничего не хочет есть. Он говорит только о своем брате. Возьми его с собой, сделай так, чтобы он улыбался. В его возрасте не должен быть такой мертвый взгляд. Этот мальчик полон печалью мира.

Джузеппе согласился. В тот же вечер он пришел за племянником и увел его на пристань, где они сели в лодку. Когда Донато спросил, куда они поплывут, Пеппе ответил, что для него пришла пора кое-что понять в жизни.

Скорта занимались контрабандой. Издавна. Началось это во время войны. Продовольственные талоны серьезно тормозили торговлю. То, что количество сигарет, которые можно было продать, строго лимитировалось, выводило Кармелу из равновесия. Начала она с английских солдат, которые охотно обменивали несколько блоков сигарет на ветчину. Надо было лишь найти среди них некурящих. Потом Джузеппе установил связи с Албанией. По ночам причаливали лодки, полные сигарет, украденных с государственных складов или других табачных магазинов региона. Контрабандные сигареты стоили дешевле и позволяли держать черную кассу, которую скрывали от налоговых органов.

Джузеппе решил вовлечь Донато в контрабанду, для мальчика это было впервые. Не спеша взмахивая веслами, они плыли к небольшой бухте Цьяна. Там их уже ждала маленькая моторная лодка. Мужчина, с которым поздоровался Джузеппе, по-итальянски говорил плохо. Они перегрузили в свою лодку десять коробок сигарет. Потом, спокойной ночью, которая уже окутала водную гладь, вернулись в Монтепуччио. Не сказав друг другу ни единого слова.

Когда они причалили к пристани, произошло нечто неожиданное. Донато не захотел выйти из лодки. Он сидел, скрестив руки, и вид у него был решительный.

— Что такое, Донато? — удивленно спросил Джузеппе.

Мальчик долго смотрел на него, потом серьезным голосом спросил:

— Ты часто делаешь это, zio?

— Да, — ответил Джузеппе.

— И всегда ночью?

— Да, всегда ночью.

— Значит, так ты зарабатываешь деньги?

— Да.

Какое-то время мальчик молчал. Потом твердым голосом, который не оставлял никаких сомнений, заявил:

— Я тоже хочу делать это.

Эта ночная поездка была для него счастьем. Плеск волн, темень, тишина… В этом было что-то таинственное и священное, что перевернуло ему душу. Скользящая по течению лодка. Ночь. Тайна как ремесло. Это показалось ему баснословной свободой и отвагой.

Когда они шли домой, Джузеппе, взволнованный заявлением племянника, обнял его за плечи и сказал:

— Приходится выкручиваться, Донато. Помни об этом. Выкручиваться. Не скрою, это незаконно, запрещено и опасно. Но что делать, надо кормить семью, вот и все.

Мальчик задумался. В первый раз дядя разговаривал с ним так серьезно. Он слушал, не зная, как отнестись к этому откровению, слушал молча, и его охватывало чувство гордости, ведь дядя говорил с ним как с мужчиной, достойным того, чтобы с ним обсуждать что-то важное.

Доменико был единственным человеком, кто виделся с Элией за время его годичного изгнания. Если для всех в деревне кража медальонов святого Микеле была оскорбительной пощечиной, то для Доменико она стала поводом иными глазами посмотреть на племянника. Что-то в его поступке ему даже пришлось по душе.

Когда кончался год со дня кражи медальонов святого Микеле, Доменико неожиданно появился в семье, которая приютила Элию, вызвал его и, когда тот вышел, взял его под руку и увел в холмы. Они шли медленно, тихо беседуя. Потом Доменико повернулся к Элии и, протянув ему конверт, сказал:

— Элия, через месяц, если все будет хорошо, ты сможешь вернуться в деревню. Думаю, тебя примут там. Уже никто не вспоминает о твоем преступлении. Скоро снова будет праздник святого Элии. Через месяц, если захочешь, ты опять сможешь быть с нами. Но я приехал предложить тебе другое. Вот. Возьми этот конверт. Там деньги. Много денег. На них можно прожить полгода. Возьми его. И уезжай. Куда хочешь. В Неаполь. В Рим. Или в Милан. Если тебе не хватит, я пришлю тебе еще. Пойми меня правильно, Элия, я тебя не гоню. Но хочу, чтобы ты сам сделал выбор. Ты можешь стать первым Скорта, который покинет родные края. Ты один способен на это. Твоя кража доказала это. Ты смелый. Изгнание заставило тебя повзрослеть. Больше тебе ничего не надо. Я никому ничего не сказал. Твоя мать ничего не знает. Мои братья тоже. Если ты решишь уехать, я сам все объясню им. А теперь слушай, Элия, слушай, тебе остается один месяц. Я отдаю тебе конверт. Я хочу, чтобы ты все обдумал.

Доменико поцеловал племянника в лоб и обнял его. Элия был ошеломлен. В нем боролись желание и страх. Он представлял себе вокзал Милана. Большие города севера страны, окутанные облаками фабричных дымов. Одинокую жизнь в чужих краях. Он не мог найти свою дорогу в этом нагромождении образов. Дядя назвал его Скорта. Что хотел он сказать этим? Может, он просто забыл, что его фамилия — Мануцио?