Хадасса - Мириам Бодуэн Страница 23

Она хочет уйти. Ян останавливает ее, придержав за локоть, она тут же вырывается. В этот миг, когда тела рвутся друг к другу, а локоть отстраняется, обезумевшее сердце мужчины продолжает упорствовать.

— Мне надо поговорить с вами.

— Говорите. Сейчас, — настаивает она.

Ресницы моргают под новыми потоками ливня.

Ян молчит. Не известно, страх или холод окутывает влагой его глаза.

— …Мне надо уходить, — добавляет она, не двигаясь.

— Ваше имя, назовите мне ваше имя…

Она долго молчит, порывом ветра залито все ее лицо.

— Двора, Двора Заблоцки.

Она подарила ему это. А он принял, как принимают ответ после месяцев ожидания, после того как трижды запускают руку в отверстие почтового ящика на обочине деревенской дороги. Затем она пожалела, что уступила, назвала ему свое имя, фамилию мужа. Она испытывает муку грехопадения, кажется, сейчас потеряет сознание, не знает, что делает здесь, напротив этого мужчины, в переулке. Она сгребает град перчаткой, и мокрые полоски покрывают кожу.

И вдруг сначала он, и тут же она замечают приближающегося мужчину в лапсердаке и меховой шапке. Ян посмотрел на Двору, которая бросилась бежать в западную сторону, минуя два перекрестка, Парковую аллею, после чего он и вовсе потерял ее из виду. Добежав до сквера, она легла, свернулась на скамейке. Промокшая под потоками ливня, она долго откашливалась, сплевывая в голубой бассейн пыль снежной городской гостиной. И совершенно забыла о пошиве костюмов для Пурима до тех пор, пока не вернулась домой, позднее.

Шарль только что доел второе пирожное. Близнецы мадам Льевр поделили третье между собой. Вошел Ян. Обливаясь потом, оперся на перекладину. Люк спросил, можно ли ему с братом поискать кота на втором этаже.

— Да. Вот ключи.

Испачканные шоколадом рты удалились.

— Ну что? — спросил Шарль.

Ян не ответил. Сел на табурет, с удрученным видом извлек последнее пирожное. Шарль забеспокоился:

— Я же тебе говорил. Твоя история — просто вздор. Вероятно, вокруг этих женщин даже опасно крутиться. Давай забудем и пообедаем вместе у меня, а потом спланируем наш уик-энд в Мегантике.

5

Иногда я ходила проверять письменные работы в кафе «Эсперанца», на углу Сен-Лоран. При небольшом везении массивные зеленые кресла, окутанные вьющимися растениями, оказывались не занятыми. Там имелись даже пуфики, на которые клиенты могли поставить ноги. Подавали булочки с финиками, овсяное печенье и фруктовые пирожные, вегетарианские чили и биологические чаи в разрозненных чашечках. В книжных шкафах — всякая всячина, как на бабушкиной ферме: солдатики, цветочные вазы, заполненные мячами для гольфа, молочники, стопки книг по уходу за собаками, садоводству, различным культурам, речи пап, описания банановых плантаций… Моя сестренка Скарабея, которую я по привычке еще считала маленькой, с обесцвеченными краской «Сахель» волосами, позднее ставшими красными, как ее губная помада, работала здесь по вечерам в субботу, подавала супы ночным посетителям.

Однажды в феврале я зашла в «Эсперанцу», сделала заказ:

— Черный вишневый чай, пожалуйста.

— Вы сестра Скарабеи? С ума сойти, как вы похожи. Что-то такое в лице, — сказала мне официантка с белокурыми, до пояса свисающими космами, в плотно облегающем платье в красную и черную полоску.

Я открыла свою сумку из козьей кожи. Изучив биографическую тему и узнав о Лоле и Пабло, Александре Грэхеме Белле и Хелен Келлер, ученицы представили затем свои письменные работы, в которых описывали жизнь одного из членов своей семьи. В то утро мне оставалось прочесть лишь одно сочинение: «Подлинная жизнь Леи Франк, моей бабушки». На плотной бумажной обложке был приклеен черно-белый портрет дамы со спокойным взглядом и черными, зачесанными назад волосами. На второй странице текст был написан от руки, без абзацев, просто в разрядку, очень густо.

«Десятого августа 1920 года у Моше-Шимона и его жены Эстер родилась девочка, которую назвали Лея. Она была шестым ребенком в семье. Жила в деревне Пекс, в Венгрии. Когда Лее исполнилось три года, она пошла в деревенскую школу. У нее было утреннее платье, а также платье на ночь, и оба со складками. Каждый год ее мама распарывала одну или две складки. Каждый день Лея работала с мамой в саду, собирая овощи в земле. В 18 лет Лея вышла замуж за Йосефа Паскуша. Потом у нее родилась прелестная девочка, которую назвали, как меня: Хадасса, а также Биньямин, очень славный мальчик. В 1942 году немцы заняли Польшу и сбрасывали повсюду бомбы, даже в Венгрии. Моя бабушка очень боялась и не позволяла детям выходить на улицу. Однажды немцы забрали Йосефа и Биньямина, и Лея очень сильно плакала. После этого она переехала к своей подруге, и все жили в одном доме в деревне. А как-то летом немцы пришли за моей бабушкой и ее дочкой Хадассой, которой едва исполнилось четыре года, и за остальными, но все они перебрались в большой лес под названием Собибор. Когда Лея попала туда, один человек сказал ей по секрету: „Не говори никому, что тебе двадцать четыре года, скажи, что всего двадцать, тогда у тебя будет больше шансов работать на правительство“. Так она и осталась жива во время мировой войны, а Хадасса — нет, потому что она умерла от холода. После войны моя бабушка приехала на корабле сюда и снова вышла замуж. Ее мужа звали Элеазар Франк. У нее родились еще три дочки (Мирьям, Сара и моя мама Тирца), а также крупный мальчик, Моше, он — отец Нехамы из нашего класса. Лея долго продавала ткани в магазине моего дедушки Элеазара. Я не знаю моего дедушку, он умер до того, как я родилась. Но Лею я очень хорошо помню. Потом она тоже умерла, это случилось в 2003 году. Когда я была маленькой, я очень любила ходить в ее дом на улице Дюроше, потому что она всегда дарила нам подарки. Больше всего на свете она любила видеть своих внуков. А больше всего ненавидела вспоминать войну. Даже мое имя все еще напоминает ей о войне, говорила моя мать. Бабушка много раз ездила в Майами, потому что там не бывает снега. Сегодня у меня есть еще дяди и тети, которых я очень люблю, они работают у Элии, продают очень хорошие ткани. Надеюсь, тебе понравился мой рассказ о жизни Леи Франк. До скорой встречи!»

Я прочла, перечитала, задумалась. Мне трудно было оценить эту работу.

— Хотите чего-нибудь еще? — спросила официантка.

Я посмотрела на часы и отказалась. Солнце освещало свинцовым блеском последние островки льда. Февраль подарил нам четыре почти весенних дня с температурой, поднявшейся выше нуля. Ослепленная светом, я перешла улицу Сен-Виатер, миновала книжный магазин, купила лепешку с кунжутом в Лавке, где несколько минут поболтала с Рафаэллой. Съежившись, запахнувшись, я заметила, что торговцы скалывали лед лопатами, затем расчищали вход, будто снега больше не будет. Продолжив свой путь, я повстречала несколько прохожих в весенних пальто и подростков с голыми икрами.

Десять минут чтения, во время которых я закончила проверять работу «Новая учительница», прошли, я раздала ученицам их биографические сочинения, и некоторые прочли нам свои тексты вслух. Сочинение Хадассы лежало на моем столе, потому что она отсутствовала. Во время перемены я скопировала на ксероксе «Подлинную жизнь Леи Франк», уцелевшей узницы лагеря Собибор, чья дочка упала в снег, совсем рядом с собаками. У меня душа не лежала к занятиям. Быть может, потому, что девочки-принцессы здесь не было. И я предложила выйти на улицу; ученицы обрадовались и пошли надевать свои сапожки.