Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг Страница 23

На субботний ужин в столовую приходили целыми семьями. Некоторые главы семейств успевали хорошо приложиться и за ужином скандалили со своими женами. Те из жен, кому требовалась разрядка, выплескивали злость и досаду на детей. Кого-то из рабочих вырвало прямо в умывальной. Под самый конец ужина в столовую явились двое пьяных сплавщиков и потребовали, чтобы их накормили. Спагетти с фрикадельками (их повар готовил преимущественно для детей) успели остыть и затвердеть. Репутацией своей повар дорожил, а потому сварил запоздалым гостям макаронные перья, добавив к ним немного сыра рикотта и гораздо больше своей извечной петрушки.

— А ведь вкусно, черт бы тебя подрал! — заявил один из пьянчуг.

— Стряпун, как эта штука называется? — спросил другой.

— Prezzemolo — ответил Доминик.

Итальянское слово, произнесенное важно и торжественно, подействовало на сплавщиков не хуже очередной порции пива. Повар заставил их повторять это слово, пока они не научились произносить его правильно, с ударением на втором слоге.

Джейн сердито морщилась. Ничего экзотического в этом слове не было — так по-итальянски называлась обыкновенная петрушка.

— Стоило хлопотать из-за двух пьяных сосунков! — ворчала она.

— А ведь Кетчума ты бы оставил без ужина, если бы он опоздал, — укоризненно заметил отцу Дэнни. — Кетчуму ты такое не прощаешь.

Как бы то ни было, сплавщиков накормили, и они, довольные, удалились. Повар, Дэнни и Джейн заканчивали свои обычные уборочные дела, как вдруг хлопнула входная дверь, возвещая о появлении еще одного запоздалого едока.

Джейн находилась в кухне и не видела, кто пришел. В столовую ворвалась струя холодного воздуха.

— Раньше надо было приходить! — крикнула она. — Ужин окончен!

— А я и не голодна, — ответила Пам Норма Шесть.

Вид у Пам действительно был не голодный. Обычный вид женщины, у которой костей было значительно больше, чем мяса на них. Ее вытянутое лицо, чем-то напоминающее морду хищника, и плотно сжатые губы свидетельствовали скорее об излишнем потреблении пива, нежели о переедании. Между тем она была достаточно рослой и широкоплечей, и рубашка Кетчума из теплой шерстяной фланели не висела на ней, как на вешалке. Прямые светлые волосы с проседью были чистыми, но неухоженными, как и сама Пам. В руках она держала фонарик размером с полицейскую дубинку (Извилистый не мог похвастаться уличным освещением). Даже рукава рубашки Кетчума вполне подходили ей по росту.

— Надо думать, ты убила Кетчума и завладела его одеждой, — настороженно глядя на женщину, сказал повар.

— Кстати, Стряпун, с моим горлом все в порядке. Я ничем не подавилась, — сообщила ему Пам.

— Не зарекайся, Норма Шесть! — крикнула ей из кухни Джейн.

Должно быть, решил Дэнни, они хорошо знакомы, раз Джейн по голосу узнала пришедшую.

— А не слишком ли долго ты задерживаешь своих работниц? — спросила у повара Пам.

Норма Шесть уже успела перейти от пива к бурбону. При этой мысли Доминика охватила какая-то ностальгическая зависть. Пам могла выпить больше Кетчума и дольше оставаться в ясном сознании. Джейн вышла из кухни с макаронной кастрюлей под мышкой. Пустая внутренность кастрюли была направлена на Пам, словно жерло пушки.

Дэнни еще не вступил в период полового созревания. Точнее, его состояние на одну треть определялось половым возбуждением, а на две трети — неясными ощущениями и чужими словами. Он запомнил слова Кетчума о том, что констебль Карл сразу улавливает, когда женщина теряет свою привлекательность. С точки зрения двенадцатилетнего подростка, Джейн вовсе не утратила привлекательности. Ему нравилось ее лицо, черные блестящие волосы (вот бы увидеть их распущенными!). И конечно же, он при всяком удобном случае пялился на ее бесподобную грудь.

Пам Норма Шесть тоже что-то в нем задевала, но по-иному. Она была симпатичной, только не по-женски, а по-мужски (то есть выглядела сильной). Но вот женственности в ней не было. Ее не заботило, что под рубашкой болтается грудь, иначе она надела бы лифчик. Пам переводила взгляд с Джейн на Дэнни, затем глаза ее остановились на поваре. Она смотрела на Доминика вызывающе и с какой-то нервозностью, обычно свойственной семнадцатилетним девушкам.

— Стряпун, помоги мне с Кетчумом, — сказала Пам.

Доминик со страхом подумал: не случился ли у его друга сердечный приступ или что-нибудь похуже? Он надеялся, что Норма Шесть убережет уши юного Дэнни от печальных подробностей.

— Я могу тебе помочь с Кетчумом, — вызвалась Джейн. — Видно, вырубился где-нибудь, и тебе одной его не дотащить. Если так, мне тащить его сподручнее, чем Стряпуну.

— Он вырубился голым, на моем унитазе, а унитаз в моей квартире всего один, — сообщила Пам, адресуя слова Доминику и не глядя на Джейн.

— Думаю, он там просто зачитался, — ответил повар.

Кетчум весьма непочтительно обходился с книгами Доминика Бачагалупо, которые на самом деле принадлежали Рози, были ее любимыми романами. Человек, научившийся читать только в девятнадцать лет, превратился в усердного, если не сказать фанатичного, читателя. Книги, возвращаемые Кетчумом, пестрели обведенными словами. Они попадались на каждой странице. Кетчум не подчеркивал фраз или абзацев: только слова, которые он обводил. (Дэнни недоумевал: может, это мама научила Кетчума так читать книги?)

Однажды Дэнни составил список слов, подчеркнутых Кетчумом в принадлежавшем матери романе Готорна «Алая буква» [35]. Выписанные в столбик, они казались мальчишке полной бессмыслицей:

символизировать

позорный столб

половое влечение

прелюбодейки

терзания

грудь

вышитая

судороги

постыдный

женовеличаво

трясущаяся

наказание

спасение

заунывный

стенания

одержимый

незаконнорожденная

безгрешная

сокровеннейший

воздаяние

Прекрасная Дама

пятнает

омерзительный

И это только в первых четырех главах!

— Как по-твоему, о чем он думал? — спросил у отца Дэнни.

Повар воздержался от ответа, хотя его так и подмывало ответить. «Половое влечение» и «грудь» — это вечно у Кетчума на уме. Что касается слова «прелюбодейки», Кетчум знал таких (и среди них — Пам Норма Шесть!). «Прекрасная Дама» — здесь Доминик Бачагалупо предпочел бы не иметь тех познаний, какими обладал, и плевать ему, в связи с чем Кетчум обвел это слово! Что там еще? «Позорный столб», «судороги», «стенания», «незаконнорожденная», «пятнает» и «омерзительный». Повару совершенно не хотелось докапываться до похотливого интереса Кетчума к этим словам.