Чикаго - Аля Аль-Асуани Страница 23

На кафедре гистологии мне дали небольшой кабинет и попросили сделать табличку с моим именем, чтобы повесить ее при входе. Спустившись на цокольный этаж, я нашел ответственного за это старого американца. Он встретил меня дружелюбно и попросил написать имя на клочке бумаги. Затем сказал, не поднимая головы от таблички, над которой работал:

— Зайди после обеда.

Я удивился — до обеда оставался всего час.

В назначенное время я зашел к нему, и он показал рукой:

— Возьми вон там.

Я нашел табличку со своим именем, аккуратно вписанным в рамку, взял ее и застыл в нерешительности.

— И что теперь?

— Бери.

— Мне не нужно расписаться за получение?

— А разве она не твоя?

— Ну да…

— Кому она нужна, кроме тебя?

Я кивнул и поблагодарил его. Уже в лифте я посмеялся над собой — надо избавляться от египетского бюрократического наследия, которое я впитал с молоком матери. Этот простой американский служащий преподал мне урок: не нужно расписываться за получение того, на чем стоит мое имя.

День прошел тихо, после обеда я просматривал учебную программу кафедры, как вдруг появился Данана. Он ворвался в комнату с возгласом:

— С благополучным прибытием, Наги!

Я встал и пожал ему руку. Помня совет доктора Салаха, я старался быть с ним любезным. Мы обменялись общими фразами. Вдруг он толкнул меня в плечо и сказал приказным тоном:

— Пошли со мной.

Он повел меня по коридорам кафедры. Мы вошли в комнату, где было множество полок с бумагами и блокнотами разных форм и цветов.

— Возьми бумагу, блокноты, ручки — какие хочешь, — сказал он мне.

Я взял несколько блокнотов и ручек с разными чернилами.

— Вся эта канцелярия для кафедры, бери еще, — улыбнулся он. — Все бесплатно. За счет заведения!

— Спасибо. Я взял, что мне нужно.

Когда мы шли по коридору обратно, он сказал:

— Все египтяне, живущие в Чикаго, многим мне обязаны. Я всегда был рядом в трудную минуту, но мало кто помнит добро!

Услышанное меня не удивило, и я предпочел промолчать. Когда мы подошли к двери моего кабинета, он пожал мне руку на прощание и доброжелательно сказал:

— Успехов, Наги!

— Благодарю.

— Сегодня вечером у нас собрание в Союзе египетских учащихся. Приходи, я представлю тебя коллегам.

Я колебался.

— Жду тебя сегодня в шесть. Вот адрес, — безапелляционно произнес он.

Вернувшись домой, я сел, закурил сигарету и начал размышлять: Ахмед Данана работает на государственную службу безопасности. Добра от него ждать не стоит. Нет сомнения, он заигрывает со мной с определенной целью. Почему я позволяю втянуть себя в игру? От него следует держаться подальше. Я хотел позвонить ему, чтобы отпроситься, но передумал. Союз создан для египетских учащихся в Чикаго, сказал я себе, и мое право стать его членом и познакомиться с коллегами. Почему я должен отказываться от своего права из-за страха перед Дананой?! Я принял душ, оделся и пошел на собрание. У меня был точный адрес с подробной схемой, и я быстро нашел штаб-квартиру Союза.

Из учащихся присутствовали человек двадцать юношей и три девушки в хиджабах. Я поздоровался с ними за руку, мы познакомились, и как только началось собрание, я стал их изучать. Успешные, старательные молодые люди, как сотни других членов студенческих советов. Не думаю, что хоть кого-то из них заботит что-либо, кроме занятий, научной карьеры и приумножения доходов. Большинство из них религиозны, на лбу отметины, некоторые с бородами. Однако религию они понимают как молитву, пост и хиджаб. Заметив у Дананы диктофон, я спросил:

— Вы записываете наши разговоры?

— Да. А ты против? — сказал он грубо и посмотрел на меня с вызовом.

Меня удивило, как он неожиданно переменился ко мне, но промолчал и стал наблюдать за общением. Меня потрясло то, как властно он обращался с учащимися. Они же разговаривали с ним, трепеща и заискивая, как будто он был их боссом или военкомом, а не коллегой. Через полчаса пустых обсуждений и выяснения скучных подробностей Данана восторженно заявил:

— Кстати, у меня для вас хорошая новость. Из достоверных источников мне стало известно, что скоро с визитом в Соединенные Штаты приедет Господин Президент. И он посетит Чикаго.

Все зашептались, он же громко продолжал:

— Вам повезло. Будете еще детям рассказывать, что встречались лицом к лицу с великим лидером нации!

Он сделал затяжку и продолжил:

— С вашего разрешения, я отправлю от имени всех телеграмму, в которой мы засвидетельствуем свое уважение Господину Президенту и выразим радость по поводу его приезда.

— Я не согласен, — выкрикнул я.

Шепот вокруг оборвался, и повисла тяжелая тишина. Данана медленно повернулся ко мне и предостерегающе спросил:

— С чем именно ты не согласен?

— Я возражаю против того, чтобы отправлять телеграмму президенту. Это лицемерие, нас, аспирантов, недостойное.

— Мы не лицемеры. Мы любим нашего президента. Или ты будешь отрицать его историческую роль? Будешь отрицать, что во время его правления У Египта появились огромные, невиданные прежде достижения?

— Вы называете коррупцию, нищету, безработицу и зависимость достижениями?!

— Ты все еще коммунист, Наги? Я-то думал, прожитые годы прибавили тебе ума. Послушай, у нас, в Союзе, коммунистам нет места. Все мы, слава Богу, верующие мусульмане.

— Я не коммунист. Но если бы вы знали значение этого слова, то понимали бы, что в этом нет ничего преступного.

— Господин Президент, который так тебе не нравится, получил страну с грузом хронических проблем. И своим мудрым управлением стабилизировал ситуацию.

— Это ложь, распространяемая правящей партией. Правда состоит в том, что более половины египтян живут за чертой бедности. Только в Каире четыре миллиона перебиваются случайными заработками!

— Даже если ты усмотрел недостатки в деятельности Господина Президента, — прервал он меня своим громким голосом, — твой религиозный долг обязывает тебя подчиниться!

— Это кто сказал?

— Ислам. Если ты мусульманин. Все богословы говорят о долге подчиняться правителю, даже несправедливому, если он произносит слова шахады [15]и совершает намазы по расписанию. Потому для народа гораздо вреднее ослушаться правителя, чем пережить несправедливость!