Когда исчезли голуби - Софи Оксанен Страница 23

Партс пробовал на язык имя “Роланд”. Он постепенно привыкал к нему, должен был привыкнуть. На протяжении следующих лет это имя будет проходить через его мозг множество раз, и оно должно входить и выходить легко, не прожигая, как сейчас.

Задняя сторона обложки была исчерчена крестиками. Целая страница маленьких крестов в память об убитых, перо цепляло бумагу, почти прорывало страницы. Но ни одного имени.

Товарищ Партс осторожно положил записную книжку обратно на стол и стал просматривать выписки из бандитских газет и листовок. Ближе к концу новости становились все более расплывчатыми, надо было как-то поднимать боевой дух, это понятно. В записной книжке тоже чувствовалось беспокойство оттого, что уже давно в отряды не приходят новые люди. До смерти Сталина большинство незаконных формирований были уже уничтожены — 662 бандитские группировки и 336 подпольных организаций. Сколько их еще после этого оставалось в лесу? Сотни, несколько десятков? Десять? Пять? Оставался ли Роланд в лесу? Один или с кем-то, или даже целым отрядом? Или же он согласился на амнистию? Многие скрывавшиеся в лесу так и поступили, но об этом должны были остаться записи, а потом в ходе легализации его бы обязательно допросили о событиях в Клооге и упоминания об этом были бы в деле. Нет, Роланд не принял амнистию. Или ему все же удалось раздобыть себе новые документы? Массовый приток в страну эстонцев из России и ингерманландцев позволил многим нелегалам раздобыть себе временный паспорт, паспорта тогда часто выкрадывали в поездах. Заявления о пропаже паспорта, а также начального владения русским языком было в какой-то период достаточно для получения нового паспорта, главное, чтобы заявитель был родом из Ленинградской области и чтобы кто-то из местных предоставил ему жилье. Мошенников ловили, когда заканчивался срок действия паспортов. Если Роланд проделал эту операцию, то как ему удалось потом получить новые документы? С кем он общался все эти годы, кто его сообщники? Кто-то должен был ему помогать, кто-то помогает ему до сих пор, независимо от того, скрывается он в лесу или живет в городе среди людей.

Партс схватился за карандаш и записал несколько слов для пробы на промокашке: “Мой кузен, вероятно, находится в Канаде или в Австралии. С благодарностью приму любые сведения о нем, у меня не осталось никого, кроме него”. Завтра он отнесет объявление в редакцию газеты “Кодумаа”. Пока Контора не знает, что он разыскивает автора записной книжки, он может спокойно искать своего кузена и знавших его людей, объясняя это тем, что подобный прием вызовет сочувствие и доверие к нему у соотечественников за рубежом. Партсу уже удалось отыскать с помощью газеты многих людей и завязать с ними доверительные отношения; ориентированная исключительно на эстонцев, проживающих за границей, “Кодумаа” получала восторженные отзывы в среде эмигрантов. Поиску пропавших родственников и друзей был отведен специальный раздел, который вызывал симпатии даже у тех, кто настороженно относился к Советскому Союзу. Создание этой газеты было, бесспорно, одним из самых гениальных решений Конторы. Раньше в обязанности Партса входило изучение настроений в среде эмигрантов — ностальгия и возрастающее недоверие к родине, — но сейчас ситуация изменилась. Может быть, стоит предложить органам сфабриковать объявления тоскующих родственников на страницах “Кодумаа” для поиска свидетелей по делу лагеря Клоога. Кто-то всегда что-то знает, знает кого-то, кто знает что-то, а Партсу доверяли, он человек, который прошел через Сибирь, он не принадлежал ни к какой партии и был награжден Лайдонером.

Лишь в отношении Айна-Эрвина Мере он ошибся. Когда у Партса спросили о том времени, когда Мере возглавлял Группу Б, ему не стоило преувеличивать их близость — но кто же тогда мог знать, что Мере откажется от сотрудничества с Конторой. Решение было крайне неожиданным еще и потому, что в Комитете госбезопасности обнаружилась информация, которая помогла бы его продвижению: до прихода немцев Мере работал чекистом в Народном комиссариате внутренних дел. Партс получил разрешение на обнародование этого факта в ходе переписки с Мере, или, точнее, с Мюллером — именно под таким именем Мере значился в годы работы в НКВД. В своем письме Партс вспоминал о встречах у старой мельницы и игриво называл своего друга Айн-Мюллером. Мере так и не ответил на это письмо, что было с его стороны невероятной глупостью. Партс нисколько не сомневался, что мог бы добиться лучших результатов, если бы ему позволили посетить майора в Англии, но нет, ему разрешили только писать. Англия же не согласилась выдать Мере Советскому Союзу. Больше таких неудач не будет. Партс позаботился о том, чтобы его свидетельство по делу Айна-Эрвина Мере не было опубликовано в “Кодумаа”, хотя в целом судебный процесс освещался довольно широко. Это могло испортить образ, созданный Партсом для зарубежных друзей по переписке, — они не верили в советское правосудие.

Казалось чудом, что Роланда до сих пор не нашли и даже не искали, хотя его имя черным по белому значилось в списках концлагеря Клоога, — ведь всех тамошних заключенных, выживших, но избежавших принудительной эвакуации в Германию, подозревали в шпионаже. Поэтому Партс наверняка будет не единственным, кто пустится на поиски Роланда, но ему нужно найти его раньше, чем оба они окажутся на одной и той же скамье подсудимых. Теперь, когда деяния фашистов рассматривают в микроскоп, свидетелей по делу концлагеря Клоога разыскивают особенно тщательно. Партс знал это как никто другой. Никто не укроется. Работа над книгой послужит прекрасным прикрытием, чтобы найти Роланда.