Солдаты армии ТРЭШ - Михаил Лялин Страница 23

27.12.02, 14–15 линии В. О., предзакатное время

Большинство старой части города запитано электричеством по старинке, то есть через единую сетеобразующую базу. Нет там отдельных распределительных подстанций на каждый дом, а если и есть, то они лишь понижают напряжение до нормированной цифры. Достаточно такому центру сгореть – и квартала два-три утонет во мраке. В общем, сгорела одна из подстанций в старом городе, и вот, словно ты переместился во времени в блокадный Ленинград. Причина до банальности проста: жители наврубали в розетки все нагревательные приборы, которые только и могли найти в кладовых (включая распрямленные из клубка конфорки), и стали ждать тепла. Трансформаторная подстанция, построенная лет так пятьдесят назад, не выдержала таких резких скачков напряжения и загорелась. Весь драматизм ситуации в том, что, сколько такую подстанцию ни туши, а пока сама вся не выгорит, не погаснет. В качестве охлаждающей жидкости там используется масло, которое вечно циркулирует по трубкам, проложенным вдоль трансформаторов. Туши не туши, а гореть все равно будет! Словом, вина за все случившееся далее большей частью ложится на плечи голимой муниципальной власти…

Для начала нам нужна была машина. Если вы собрались навести шороху в своем районе и проучить парочку-другую пиздюков, вам нужны колеса. Паленые колеса. Чтобы можно было без задних мыслей и без особенного ущерба для себя бросить их в критический момент. Это не правило солдата армии ТРЭШ, так, жизненное наблюдение.

Если вы не знаете, где достать такую вещь, я попробую подсказать вам. Мы приехали в Гетто в начале пятого, когда петербургское небо стало угасать. Гетто – это небольшой квартальчик, расположенный вдоль Четырнадцатой– Пятнадцатой линий, ограниченный с одной стороны Малым проспектом, а с другой – рекой Смоленкой. Это место – отстойник многих народов двух миров – условно-свободного и уголовного. Это ограниченный мирок с проблемами маленького местечка, где соседи вынюхивают о всех твоих неудачах и успехах… Ненавижу их всех! Заткните свои сраные рты! Блядские уроды! Почему вы стремитесь знать о соседе больше, чем о собственных детях? И как для любого замкнутого в себе пространства, так и для этого места характерно то, что там все друг друга знают: кто сколько сидел, кто кого вчера вечером выебал… Произошедшее событие сразу становится историей, доступной исключительно своим. Иногда она пишется кровью, иногда золотом, если, конечно, кто-то выбился в люди. Здесь свои могут воровать у своих же. И тогда соседка ниже этажом приходит просить вернуть обратно украденный велосипед. А вечером сосед снизу и сосед сверху вместе пропивают украденную, но счастливо возвращенную вещь…

Мы были в классическом составе: я, Тесак и Прыщ. Если вы пойдете пешком от «Васьки», то вам, скорее всего, предстанет та же картина Гетто, что и нам в тот день. Желтые выцветшие и облезшие фасады молчаливо взирали с обеих сторон улицы на прохожих своими пустыми и черными от печали глазницами-окнами. Их потерянные взгляды напоминали мне зловещую тишину беззубых ртов прокаженных. В них не было укора, не было угрозы – в этих воображаемых глазах читалась только пустота и ничего кроме пустоты. Мы свернули в небольшой лаз – дыру в кирпичной стене. Справа раскинулась роскошная свалища, слегка припорошенная снежком. Вонищи не чувствовалось. Зато я сразу вообразил себе величину крыс, гуляющих по подвалам и пугающих захожих собак. На левой стене небольшого дворика прибито стритбольное кольцо, прямо на пятиэтажном брандмауэре. Кроме кольца, не за что глазу зацепиться. Оно только усиливает ощущение пустоты. Но я отложил свои размышления на потом, все-таки надо было торопиться, скоро стемнеет. Я приготовился к непростому разговору. «Ты у нас голова, ты и думай», – читалось в пофигистской роже Тесака. Все правильно, это и есть моя работа – думать, причем за всех (у Прыща с рождения проведена лоботомия, он не в счет). Я направился прямо в небольшой подвальчик на противоположной стороне дворика. Над входом по стене размашисто и коряво было написано «Колеса». Т. Е. то, что нам и надо было.

Когда глаза попривыкли к мраку, я сумел разглядеть двух мудофелей-слесарей и одного парня побойчее; стену, завешанную запасными частями разного рода происхождения; груду покрышек – от лысоватых до тех, где величина протектора не читалась, – и сидевшего на них мордатого. «Скорей всего – местная “крыша”», – подумал я и понял, что разговаривать надо именно с последним.

– Нам нужны колеса, – сквозь плотный дым сигаретного смрада сказал я.

– Да вот, пожалуйста! Какие хотите? – скороговоркой ответил бойкий пацан и указал на гору под мордатым, который пристально на меня посмотрел, как, впрочем, и я на него.

– Нам нужны колеса, – повторил я свое пожелание уже бандюгану.

Бойкий пацан чуть изумился и быстро пробормотал:

– Да вот же они! Берите сколько хотите. А наркотиками мы не торгуем.

Мордатый затянулся еще разок и выжидательно посмотрел прямо мне в глаза. Его маленькие водянистые щелки были сощурены.

– Нам… нужны… ко-ле-са, – раздельно и чуть делая ударение на последнем слове, выговорил я.

Бойкий паренек сделал округленные глаза и посмотрел на человека на покрышках. Потом буркнул:

– Ничего не понимаю. Вот же…