Дознаватель - Маргарита Хемлин Страница 23

Я подал голос:

— Ева, откройте, я к вам как милиционер обращаюсь. Срочно надо.

Никто ничем не ответил.

Я перелез через подоконник. На кухне долго и без страха шарил по ящикам. Между прочим, помнил, где тогда нашли ножи. Ни одного ножа, похожего на те, которые я помнил: большие, тяжелые, надежные. Ни единого похожего не нашел. Новые — лежали. Ручки желтенькие блестели. Дерево хорошее. А сталь так себе. Переклепанная из раннего чего-то. Потрогал пальцем — наточены крепко. Так только мастер точить умеет. Баба не сделает подобную работу в домашних условиях. Новенькие ножи.

Я твердо расположился на табуретке в углу — ждать. Раз калитка изнутри на засове, раз окно открытое, значит, выбежала задами на минутку. Явится — я ее и спрошу по-хорошему про режуще-колющие предметы.

Минут через пять слышу — дверь открывается, в хату кто-то входит. Со смехом причем.

Узнаю голос Евки. И мужской. Смутно знакомый.

Евка говорит:

— И представляешь, он меня сюда пытать пришел. Прямо пытает и пытает. А я ж вижу, бесстыжими глазами меня ест. И под стол посмотрел. Знаю я, как мужики под стол смотрят. На коленки мои смотрел. Сережа, ну какой нахал! Думает, если я незамужняя и интересная, так всем можно на мои коленки смотреть.

Мужчина разборчиво засмеялся:

— Ха-ха-ха!

Ева частила:

— Он как смотался, так я к тебе. Высказать возмущение. Заодно пригласить. Ты ж скромный. Без приглашения не будешь. — Тут Ева неприятно хихикнула. — У меня ж условия. А у тебя повернуться негде. Бабка, дед, всё слышат, всё носами чуют. Ты ж рад? Сейчас кушать будем. У меня готовенькое все.

И на кухню. Ко мне то есть.

Стала на пороге как вкопанная.

И мужчина за ее спиной обнаружился. Хробак Сергей Николаевич.

Хробак Еву отодвинул и вышел наперед:

— А он и не ушел. Или как?

Хробак смотрел на меня, вроде на вошь. Вследствие своей должности начальника потребсоюза. Но мне начхать.

Говорю:

— Я по служебной необходимости.

Хробак строго сказал:

— По служебной необходимости в дверь стукают. А воры, например, через окна сигают.

Я возмутился:

— Но-но! Я при исполнении, а вы меня оскорбляете. У меня вопрос к гражданке Еве Воробейчик. А вас назначаю понятым при этом.

И к Еве обращаюсь без лишних слов:

— Где старые ножи, которые остались от вашей сестры гражданки Лилии Воробейчик?

Ева вся покраснела. Плечи у нее выпирали из шлеек сарафана, так и они пошли пятнами. Не говоря про лицо и так далее.

— Какие ножи? При жизни Лили были старые ножи, хорошие, но старые. Я как сюда приехала, ни одного того ножа не нашла. Мы с Малкой специально удивились, зачем милиции все стоящие ножи забирать. Нет, точно заявляю, путных ножей не было. Так, огрызки всякие. Ржавые, поломанные, маленькие — картошку чистить. Я новые хорошие купила. На базаре. Приехала сюда и купила. Спросите у Малки. Она хвалилась себе под нос, что будет у нас кошер, а не как у прошмондовки Лильки.

Я уточнил:

— Малка называла покойную пострадавшую прошмондовкой? Почему грубость такая?

Ева пожала плечами:

— Она ее сильно недолюбливала. С детства. А прошмондовка — так у Малки все прошмондовки, кто без свадьбы это самое. Тем более налево и направо.

Да. Хорошие намеки со стороны родной сестрички.

Хробак приблизился ко мне и взял за плечо.

А я сижу как ни в чем не бывало.

Говорит:

— Больше нету вопросов?

Я медленно поднялся. И руку его скинул только после того, как встал на весь свой рост — а так придерживал своими двумя пальцами его ладошку. Я выше на целую голову. Вот когда моя голова стала выше его, я хробаковскую ладошку вежливо и скинул.

— Вы, гражданин Хробак, руки не распускайте. Вам руки еще пригодятся. Не лишние. А вопросов больше на сегодняшнюю минуту у меня к гражданке Еве Воробейчик нету. А если будут — я ее в отделение милиции вызову. Повесткой. Как всех советских граждан. До скорого свидания.

Они меня проводили молчанием. Вроде почетный караул.

Я шел и насвистывал. И вдруг заткнулся на выдохе-вдохе: ржавым ножиком из воды, который почти год лежал на дне, в тине, перчаточку гипюровую не разрежешь ровненько. Да и никак не разрежешь. Порвать клочками — можно. И то если зацепить и тянуть. А разрезать по линеечке — ни за что.

Тут жадность Полину подвела. По линеечке потом и зашить незаметно можно. По ниточке. А если в клочья — не зашьешь. Хоть убейся. Наглядности она хотела. Наглядность ее и подвела. Палку она перегнула, вот что она допустила. Перегнула.

Я не терял ни минуты и отправился к Полине.

От ее калитки как раз отходила женщина. Солидная. Заказчица. Угадала мое направление и рассказала, что Полина Львовна только что с чемоданом уехала. В гости к родственникам. По большому маршруту. В Киев, потом еще куда-то. Заказчица сама ей помогала вещи вынести на улицу. А тут ее, между прочим, такси подхватило.

«Уже на вокзале, наверно, вещи в поезд заносит».

Я посмотрел на часы. Никакого поезда на Киев в это время не было. И зачем нормальному человеку поезд? Автобусом или на пароходике «Крупская» по Десне. Они чаще ходят. И приятней.

И стало мне так нудно на душе и всюду внутри… Гоняться за бабой — на вокзал, в речпорт. И опять услышать от нее брехню.

Нет.

Пошел в свой пустой дом. По дороге купил бутылку водки.

Дома открыл. А не пил. Заткнул газетной затычкой. Долго сидел на балконе, смотрел вдаль.

Сильно проступила тревога и любовь по отношению к моим родным — Любочке, Ганнусе и Ёське включительно.

Тем не менее, несмотря на усталость и душевные нагрузки, во мне постепенно вырисовывалась новая версия смерти Ворбейчик Лилии Соломоновны.

Моисеенко со своей напускной любовью отступил далеко с первого плана.

Подозрительно вели себя, во-первых, Полина Львовна Лаевская, во-вторых, сестра покойной — Ева Соломоновна Воробейчик.

Что касается Евки, тут ясно. Дом в наследство. И другой — родительский — в Остре. С покойной делить не надо. Все захапала одна.

А Лаевская какой гешефт имеет от смерти своей закадычной подружки?

На простой взгляд — никакого гешефта и пользы. В денежном и финансовом выражении. А лично для души? Может, Лилия Лаевской дорогу перешла по мужской части? Или наоборот. Полина у Лилии отбила жениха. По возрасту они несравнимые. Лилия значительно моложе и интересней. Но чего не бывает. Недаром Пушкин писал в стихотворной форме: любви все возрасты подчиняются.