Дитя слова - Айрис Мердок Страница 23

В понедельник настала настоящая зима. Это был один из тех желтых дней, которые так характерны для Лондона, — не туманный в буквальном смысле слова, но когда с позднего рассвета и до рано наступающих сумерек все затянуто однотонной, сырой, холодной, грязной, желтоватой пленкой. В воскресенье было ветрено — в последний раз налетел буйный западный ветер, прежде чем умчаться куда-то по своим делам. А в понедельник воздух словно застыл.

В воскресенье никаких достойных внимания событий не произошло. К изумлению Кристофера, я весь день провел дома. Поступил я так потому, что думал: а вдруг появится Бисквитик? Но она не появилась. (Может быть, они ее заперли?) Она бы развлекла меня, а я в этом очень нуждался. Час за часом лежал я на кровати, ожидая ее (чего я, собственно, ждал?), и раздумывал о Кристел. Судя по всему, самое страшное все же случилось. Наконец стало вполне ясно (стало ли?), что Кристел действительно хочет выйти замуж за Артура, а раз так, то доводящая до безумия мысль о том, что я могу зря пожертвовать своими интересами, будет, по крайней мере, исключена. Неужели все эти годы я держал Кристел в клетке, из которой она только рада вырваться? Нет, ничего подобного. Она была вполне искренна, говоря, что «счастлива». И тем не менее, с поистине удивительной и впечатляющей решимостью сумела создать себе и другие возможности. Судя по этим страницам (до сих пор было так и лучше не станет), читатель может счесть меня чудовищным эгоистом, но я все же способен был желать Кристел счастья независимо от того, буду ли счастлив я. Мысль о ее замужестве резанула меня как ножом. Это не была ревность в собственном смысле слова. Кристел сказала: «В сравнении с тобою Артур — ничто», и я знал, что это правда. Просто у меня появилось чувство, что все меня бросают, настал конец света и куда-то навсегда исчезают ощущение безопасности, неотъемлемое право на защиту и ласку. Столь многое изменится — я не смел даже мысленно перечислить, что именно; не разорвут ли меня эти перемены, не растерзают ли в клочья? Сама-то Кристел понимает, чем чревато ее замужество? По всей вероятности, пет. В качестве заслона от этих мыслей я выставлял все время довод о счастье Кристел. Когда мы разговаривали с ней после того, как она выплакалась, я заметил в ней (или мне это померещилось?) проблеск внутреннего удовлетворения, словно она сама удивлялась тому, что решила изменить свою жизнь, не ограничивать ее чередованием четвергов и суббот. Мне ненавистен был этот проблеск, и однако же, если уж подталкивать ее к такому шагу, то пусть мною руководит не заблуждение, а точное знание, что именно этого она хочет. Правда, то, что я заметил, могло быть предвкушением не собственного счастья, а счастья моего (с Томми)! Я, конечно, намеренно направил ее по ложному пути насчет Томми. И больше мы об этом не заговаривали. В какой же мере на нее повлияло это неверное представление и если даже повлияло, то какое это имеет значение? Некоторое время, пока я лежал и терзался этими мыслями, мне казалось, что Кристел действительно хочет выйти замуж за Артура, хотя, сложись обстоятельства чуть иначе, она тотчас принесла бы свой брак в жертву. А раз так, не значит ли это, что Кристел можно спасти, что она в конце концов может стать такой, как все? Если бы только, если бы только я мог быть уверен, что она поступает так не ради меня. Утешился я наконец тем, что ничего ведь еще не случилось. Во второй половине дня мне удалось заснуть. Вечер я провел один. И не потому, что предпочитал одиночество, а просто потому, что не было у меня близких людей.

Понедельник, как я уже сказал, прорезался холодный и желтый. Я пешком дошел до Глостер-роуд и довольно рано оказался на службе. Выходя из лифта, я, к своему удивлению, обнаружил, что миссис Уитчер и Реджи Фарботтом уже на месте. Они стояли у дверей в Архив. Увидев меня, оба вскрикнули, захихикали и нырнули внутрь. Сделав несколько шагов дальше, я встретил Артура. Отчаянно покраснев, он принялся что-то объяснять. Поскольку я был в исключительно плохом настроении, я без единого слова прошел мимо него и вошел в Залу. И сразу понял, что произошло. Как понял и то, что я должен немедленно принять решение — весьма важное.

В Зале была произведена полная перестановка. Мой стол убрали из ниши и поставили у стенки возле двери, где раньше стоял стол Реджи Фарботтома. Стол Эдит Уитчер стоял теперь на покрытом ковром пространстве в «фонаре» вместо моего, а стол Реджи — сразу за ее столом, тоже на ковре и лицом к окну.

За моей спиной раздалось нарочито громкое хихиканье. Я повернулся. Артур, взволнованный, стоял у двери в свой чулан. Миссис Уитчер и Реджи устроили возню в коридоре, кончившуюся тем, что он первой впихнул ее в Залу. Оба делали вид, что еле держатся на ногах от смеха.

— Хилари, мы подумали — успокойтесь, Реджи! — мы подумали, что вам удобнее быть ближе к Артуру… Ох, Реджи, перестаньте меня смешить… будьте серьезны…

— Я вполне серьезен, — сказал Реджи. — Разве может быть что-то серьезнее соображения быть ближе к Артуру?

— Реджи, прошу вас!..