Агробление по-олбански - Ильдар Абузяров Страница 23

Ты ведь знаком с чудесной последовательностью

Неприметных движений и, значит, поймешь:

Человек, часы его, ветер. Вот и все.

Нет, не все. Это было только начало; раскланявшись с меховым воротилой Эркзисисом Папандополу, Петр и Давид наконец спустились к морю, которое колыхалось, как шкурка голубой норки. Золотые барханы песчаной косы косичками цепочек отражались в витринах ювелирных магазинов. Небо над побережьем сверкало и сияло.

Долго лежали на пляже. Наблюдая, как небесный парикмахер обривает бреющей машинкой свои лучистые ноги. Короткие волоски искрами кололи глаза. Приходилось зажмуриваться, хотя хотелось смотреть на обнаженное от лифчика облаков небо не отрываясь.

А когда вновь открывали глаза, волосы ниспадали волнами, образуя колышущийся под ногами купающихся покров моря. Солнце принималось скоблить бритые головы мужчин. Душить плотными накидками.

– А ты любишь небритые лобки? – спросил Порошкански, когда они изнывали от жары.

– Я люблю все гладкое, – отвечал нехотя гадкий Петр.

– Я, наоборот, люблю небритые. А мои жены, вот заразы, постоянно бреют себе даже под мышками. А я люблю, когда волосы и под мышками, и на ногах, и на груди.

– А как насчет усов? – спросил Петр. – Может, тебе надо было остаться у голубой норки Папандополу?

– Голубых усов нам не надо! Мы предпочитаем все естественное!

– Ты просто заставь своих жен не бриться. Неделю не пускай в ванну – и волосы отрастут.

– Нет, я люблю такие небритые, чтоб по полгода не пускать в ванну.

– Таких не бывает! – засомневался Петр.

– А я именно таких и люблю, чтобы закидывали свои усы вместе с ногами мне за уши.

– Тогда тебе тоже надо искать Большую Женщину, из тех, кто стрижет только деньги.

Вот и поговорили. Духота обволакивала. Солнце – изнывающая женщина-парикмахер, жалась, льнула всем жарким телом к плечам и спинам загорающих.

Петр вспомнил, что в Библии сказано: «Всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову… ибо это то же, как если бы она была обритая… ибо если жена не хочет покрываться, то пусть и стрижется; а если жене стыдно быть остриженной или обритой, пусть покрывается».

– Нечего здесь ловить, – сказал Петр, когда из-под сверкнувшего лезвия бритвы появилась кровь заката. Поехали к Эфлисону.

– Опять в Деборьскую жупу? – поднял бровь Порошкански.

– Не в, а через Деборьскую жупу. К нашим братьям, македонским албанцам и торбешам, в Кичево и Гостивар. Давно мечтал посмотреть Кичево с его жаревом и паревом. А дальше прямиком к Эфлисону! Ты же знаешь, Эфлисон у себя в харчевне проводит конкурс обжор. Кто больше съест. Где быть Большой Женщине, как не на конкурсе у Эфлисона?

– А как же альфонсы и монахи с Афона?

– Я чувствую, она где-то здесь, на Балканах, ибо все мировые потрясения и войны-заварушки начинались с Балкан. Надо ее найти и удовлетворить. Пока она не удовлетворена, она забивает желание огромными кусками баранины. Одинокая женщина ест много шоколада, белого, как беломорская Македония, и черного, как горы Черногории.

– Только не в Гостивар, – не соглашался Порошкански, – это же город, в котором делают навар исключительно на гостях, то есть на нас, туристах.