Игры без чести - Ада Самарка Страница 23

— Ты просто мудень, Славка, ты управляешь такими машинами… но при этом занимаешься каким-то идиотским мозгосношением!

В итоге Славка даже был готов согласиться с Вадиком, который при своей чертятской внешности умудрился-таки склонить к интиму невообразимое количество красивых, обеспеченных, известных и умных женщин. Глядя, как они иногда обмениваются взглядами при встречах, Славка только диву давался — что можно было в нем найти? Возможно, ему был доступен какой-то нетрадиционно-китайский способ сексуальной гипнотизации. Потому допускалась мысль, что он-то и впрямь сможет соблазнить любую.

Когда они впоследствии мысленно возвращались к этому разговору, детали вспоминались плохо, путались, потому что все созрело настолько спонтанно, разложилось по полочкам в сознании как-то само, без участия мозгового переваривания.

— Ты построил себе какой-то мифический образ, ты прости меня, брат, но у тебя семьи-то не было, ты придумал себе сказку и веришь в нее, и хочешь, чтобы жили долго и счастливо и умерли в один день, но при этом х… стоит, и ты дерешь их, а потом не хочешь умирать с ними в один день, а потому нюхаешь всякую дрянь и винишь себя, ведь ты такой хороший, веришь в институт семьи и брака, веришь, что не будешь своей жене никогда изменять…

— Я не буду никогда изменять своей жене. Потому что это тогда не брак, я буду любить ее как самого близкого, самого… ай, это не обсуждается даже, но проблема в том, Вадичек, что, когда все те замечательные девушки, которые вполне могли бы стать моими женами, оказывались в моей квартире, я понимал, что им я изменять буду… а я не хочу так… просто лучше тех, что были, нет, не существует… мне надоело… проблема во мне, понимаешь?

В парадном, несмотря на наличие консьержки, дверь была тяжелая, металлическая, сваренная довольно грубо, с плохо отлаженным самозакрывающимся механизмом. Перемещение всех жильцов и их гостей не могло пройти незамеченным для Славки из-за страшного лязга, возникавшего, если дверь не придерживали.

— Интересно, она счастлива? — спросил Славка, отодвинув пальцем тюль и глядя, как Валерия, вынырнув из-за угла, остановилась, поправляя что-то в коляске.

— Кто — она? — Вадик, превратившийся в хищника, неслышно подплыл к окну, с деланой серьезностью разглядывая объект.

— Интересно, что держит людей вместе? Вот такие, как она, как яйцеклетка, прикинь, когда один из миллионов сперматозоидов пробивает ее, забирается внутрь, структура ее стенки тут же меняется, и никакой другой сперматозоид уже не может в нее внедриться, так и замужние женщины вроде нее — напрочь закрыты для кобелей вроде тебя.

Вадик, волчара, пристально наблюдал, как Валерия закончила копаться в сетке для продуктов снизу коляски, потом тяжеловато (видать, спина побаливает) разогнулась, на ходу каким-то рассеянным движением подтягивая сзади штаны, стала поправлять что-то в люльке с ребенком. Округлая, вся какая-то мягкая, бесформенная, бесконечно домашняя, живущая совсем иными, неведомыми ему интересами, она словно вспыхнула вдруг, распространяя вокруг себя магнетическую привлекательность.

У Вадика не было веры в Бога или в какую-то идею. У него были женщины. Непонятно, голос какого предка говорил в нем так громогласно, но предметом всех его священных чувств и восхищений была она — «скудельный сосуд божественного волшебства», она, Женщина — самое восхитительное из созданий природы. Он был готов бесконечно преклоняться перед ее душевной и физиологической сложностью, перед красотой, мудростью, лишенными логики обидами и не знающей границ жаждой самопожертвования. Он искренне любил, да что там, обожал, всепрощал и поклонялся всем женщинам мира — молодым и не очень, полным и худым, агрессивно-спесивым и тихоньким печальным скромницам. Он был готов искренне рыдать над торчащими, как куриные косточки, шершавыми локотками и мягкими, беззащитно колышущимися белыми бедрами с трепетной рыхлостью то тут, то там, над удивительным обманом одежды, когда ножки в плотно обтягивающих джинсах кажутся такими тоненькими и твердыми, образуя длинный перевернутый треугольник, как у куклы Барби, но, сняв их, вдруг обнаруживаешь неожиданную дрябловатость плоского, но совершенно неспортивного живота, с разошедшимися от родов мышцами пресса, эту замшевую мягкость между вертикальными полосками на худом, но очаровательно несовершенном теле, ах эти животики… когда модные штаны «на бедрах» сидят так низко, так низко, что из-за ремня рвется вверх к пупку полосочка черных волос, еще мягких, но по структуре уже отличающихся от пушка по всему телу, и, когда раздеваешь ее, оказывается, что треугольник настолько велик, хотя и подстрижен, что похож на взмахнувшую крыльями птицу… ох уж эти волоски, эта красноватая аллергически-воспаленная россыпь вокруг лобка, ах вы милые, милые женщины!.. Он не помнил и половины тех, кого довелось одарить одинаково искренними ласками воплотившегося обожания, но это неважно — они все были женщинами, в равной степени лучшими, и он всех их любил. А вот эта, молодая, сильная, без косметики была полна священного волшебства в большей мере, чем остальные, — она была как сочный плод, обогреваемый божественными лучами солнца на самой верхней ветке, и в победе над ней Вадик был уже не так уверен, как это бывало с остальными. Так вышло, что до сих пор, все двадцать девять лет веселой, полной успехов жизни, случай сводил его только с особами, ищущими близости, пусть ломающимися и скромничающими сперва, но вполне подготовленными к актам его женопоклонничества (в сексе он был необычайно щедр и никогда не пользовался, а лишь темпераментно отдавал), а такие создания, рябые одуловатые тени с одинаково блеклыми лицами, лицами-невидимками (вы знаете, как похожи друг на друга представители одной профессии), никогда не попадали в поле его зрения. А ведь она тоже… да… совершеннейший сосуд.

Это было как с лягушками, только сильнее. Интерес перехватывал дыхание. План знакомства, красивые слова: ведь все такие женщины верят в сказки, потому и читают книжонки в голубых и розовых обложках с цветами… но нет, это слишком просто. Интересно то, почему она пойдет на это и как поступит потом. В перспективе грехопадения Вадик не сомневался уже ни капли. У неспешно отдаляющейся Валерии было все то же, что и у других женщин — под коричневыми брюками угадывалась округлая теплая попа, под бежевой кофтой — изгиб спины с мягко очерченным позвоночником и лопатками, наверняка с парой-тройкой редких крупных родинок, волосы, если отмахнуть, оголят нежную белую шею и мочки ушей, аккуратные, девичьи еще, с пушком, наверное, и запах, конечно, сильный запах реализовавшейся, выполнившей свою миссию женщины — запах дома, молока, хлебной корочки и полевых цветов с травами.

— Ну что, спорим, что ты трахнешь ее.

— Кто, я?

— Ты, чтобы не сомневался, да ты же прынц! Тебя бабы любят за волосы в первую очередь, думая, что ты романтик. А романтика — это самое главное в подобных вопросах.

Валерия уже почти скрылась из виду, затерявшись в толпе. Кривенькая, выложенная бетонными плитами дорожка диагонально пересекала засеянное вытоптанной травой пространство между многоэтажками, упираясь в неказистое здание какой-то бойлерной, обнесенное серым забором.