Предательство - Карин Альвтеген Страница 23

Она воспользовалась тем, что он ушел в ванную. Услышав, как закрывается дверь душевой кабины, поспешила в кабинет и скопировала письма с помощью факса. Какое из них подойдет, она пока не знала, нужно найти место и спокойно прочитать все, а он пусть думает, что она на работе.

Эва оставила на кухонном столе записку: «Ушла на работу, вечером заберу Акселя, чтобы ты мог поработать», потом вернула оригиналы на место, положила копии в портфель, оделась и вышла.

А он так и стоял под душем.

Не понимая толком, куда направляется, она поехала в сторону Вэрмдё, свернула к Густавсбергу на второстепенную дорогу и остановилась на парковке.

Любимый.

Каждую минуту, каждый миг я рядом с тобой. Я счастлива уже оттого, что ты есть. Только в те короткие мгновения, когда мы вместе, я по-настоящему живу. Я хорошо понимаю, что мы поступаем неправильно, что не имеем права на наши чувства, но как я могу отказаться от них? В который раз я пытаюсь забыть тебя, но потом встречаю тебя снова и ничего не могу с собой поделать. Если все откроется, я потеряю работу, ты потеряешь семью, наступит хаос. И несмотря на это, я не могу разлюбить тебя. В ту же секунду, когда я начинаю молиться, чтобы все это прекратилось, мне становится страшно, что мои молитвы будут услышаны. И я сознаю, что готова потерять все ради того, чтобы быть с тобой.

Люблю тебя, твоя Л.

С каждым новым прочитанным словом тошнота усиливалась. В нее проник паразит, и все ее нутро хочет вывернуться наружу и исторгнуть его из себя. Он прокрался незаметно, подчинил себе все системы ее организма, отравил своим ядом всю ее семью, и, несмотря на это, наказать по закону его нельзя. Ни в одном кодексе не найдется такой статьи. Эта женщина разбила семью, настроила родителей ребенка друг против друга, нанесла ущерб, невосполнимый и непростительный.

Она пробежала глазами следующее письмо, но продолжить чтение не смогла. Слова выжигали весь кислород в салоне, она начала задыхаться. Бросив бумаги на пассажирское сиденье, она вышла из машины, чтобы глотнуть воздуха.

В левой руке снова покалывало.

Наклонившись вперед и закрыв глаза, она стояла, опершись руками о капот. Когда со стороны Густавсберга показался автомобиль, она выпрямилась. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь останавливался и спрашивал, как она себя чувствует. Ей вообще никого не хотелось сейчас видеть.

Когда автомобиль проехал, она посмотрела на письма сквозь стекло. Они лежат в ее машине, и она их ненавидит, ненавидит все эти черные слова на белой бумаге, ненавидит за то, что они состоят из тех же букв, которыми пишет она сама, и за то, что ей и впредь придется пользоваться тем же алфавитом.

Где-то в темной глубине шевельнулось удивление — надо же, какую страсть Хенрик пробудил в другой женщине.

Почему именно он?

Что такого разглядела в нем та?

А сама она, любила ли она его когда-нибудь так, как описывалось в письмах? Разве что в самом начале, но ей уже и не вспомнить. Просто однажды, когда все было по-другому, они решили пойти по жизни вместе и, закрепляя это решение, произвели на свет ребенка, пожизненную общую ответственность. А теперь, как только у него в штанах зашевелилось, все побоку, вся дружба отменяется, лишь бы трахать воспитательницу Акселя и не отвечать за свои поступки.

Свинья.

Ее охватил гнев, и покалывание в левой руке прекратились.

Она снова почувствовала решимость.

Вернулась в машину и нашла первое письмо.

Трудно поверить, что встречающая ее по утрам трусливая улыбка принадлежит такой дрянной поэтессе. Но с другой стороны, письма безупречны, даже редактировать ничего не нужно. Она готова потерять все, о чем, собственно, и пишет черным по белому. Прекрасно. Именно это с ней и произойдет.

Милая Линда, твои мольбы обязательно будут услышаны, не сомневайся.

Она посмотрела на часы. Четверть одиннадцатого, пора возвращаться. Они уже наверняка ушли на прогулку в лес, прихватив с собой обед.

Она завела машину, развернулась и направилась к садику.

На всякий случай она припарковалась у супермаркета «Ика» и последнюю часть пути прошла пешком. Никто не должен заметить здесь ее автомобиль, по возможности ее вообще никто не должен увидеть. Игровая площадка на заднем дворе пустовала, только ветер слегка раскачивал автопокрышки на цепях, и больше никакого движения. Интересно, все ли группы ушли? Это было бы лучше всего, лишь бы они не заперли все двери. С улицы вход в группу Акселя оказался закрыт. Свернув за угол, она прошла мимо горки и сразу заметила приоткрытую дверь на кухню, которую подпирало синее пластиковое ведро. Инес, наверное, готовит полдник. Приблизившись к двери, Эва прислушалась. Доносились только звуки радио. Которое, судя по всему, играло для себя.

Мешкать нельзя — на тот вполне вероятный случай, если кто-нибудь видит ее из окна, она должна вести себя так, словно имеет полное право находиться в саду собственного сына в половине одиннадцатого утра пятницы. Она все легко объяснит, если спросят. Подходящий повод найти проще простого.

Она открыла дверь и вошла. В кухне никого. Идеальный порядок нарушали лишь три буханки хлеба в пластиковых упаковках и пачка «Мальборо лайт» на никелированной столешнице в центре помещения. Выдавая местонахождение Инес, из туалета донесся звук сливного бачка, и Эва поспешила дальше по коридору к кабинету Черстин. Нигде ни души. Быстро миновав комнату для персонала и группу для самых маленьких, она вошла в открытую дверь. Закрыла ее за собой, стараясь действовать как можно тише, и заперлась на замок. Это даст ей фору в несколько секунд, если кто-нибудь появится. Она же пришла только для того, чтобы передать сообщение для Черстин, и именно за этим действием ее в случае чего и застанут.