Джинсы мертвых торчков - Ирвин Уэлш Страница 23

Подходим к Франко, который встречает нас с Викки радушно. Я ей не рассказывал его (и свою) предысторию: просто упомянул, что в хреновые старые времена он заводился с пол-оборота, сидел в тюрьме, а потом открыл для себя искусство. Пока он болтает с ней о картине с распятием Кэмерона, Милибенда и Клегга ^[22], разглядываю ухмыляющегося харизматичного темноволосого малого чела, вокруг которого носится свита.

– Это Чак Поц?

Франко кивает, а Викки отмечает:

– Я работаю над заокеанскими продажами его последнего фильма для «Парамаунта». Хотя с ним самим и не знакома!

Воодушевленная, слегка аутичная кинозвезда приветливо улыбается Джиму Фрэнсису – художнику, ранее известному как Бегби, – и бросается к нам. Мы с Викки удостаиваемся кивка и слащавой улыбки, после чего актер концентрируется на Франко:

– Джимбо! Родной! Сколько лет, сколько зим!

– Это да, – соглашается Франко с неподвижным лицом.

– Мне нужна голова! Я должен напихать в твою голову, бро, – смеется Поц.

Франко держится стоически.

– Шармейн, моя бывшая…

Актер понижает голос, Викки извиняется и чешет в туалет, а я прикидываюсь, будто рассматриваю произведения искусства, развешанные на стенах и расставленные на постаментах. Смекаю, чё Поц явно пытается уговорить Франко сделать голову Шармейн Гэррити, своей бывшей жены и тож голливудской звезды. Хапаю бокал красного с подноса офицанта и, подбираясь поближе, слышу, как он уламывает:

– Выручай братишку, чувак.

– Я ведь уже выручал. «Охотник наносит удар» – помнишь?

– Ага, блин, обидно за этот фильм. У меня были реальные проблемы с акцентом. Но у тебя произведения классные, и мне нужен оригинал Джима Фрэнсиса!

– Не ори, – слышу голос Франко, пока смотрю на картину с распятием. – Не люблю такие заказы светить.

– Согласен, бро. Как с тобой связаться?

– Дай мне свои цифирки, и я сам с тобой свяжусь, – Франко такой.

Смотрю на рюмящую мудохарю Кэмерона. Он ничё так получился, как и Милибенд, бедолажный задрот, а вот Клегг нихуя на сибя не похожий.

– Не вопрос, дружище. – Поц сияет и диктует свой номер, который Франко вбивает себе в телефон. – Ты же на меня больше не злишься, чувак?

– Не-а. Ни капли, – отвечает Франко.

Поц в шутку толкает его в плечо:

– Клево. Набери, бро! Назови свою цену. Я должен успеть, пока еще могу себе это позволить.

Ухмыляющийся Чак уходит к своей компашке, Франко всю дорогу смотрит иму вслед, а я подкатую обратно к художнику:

– Так ты у нас корешишься с голливудскими идолами и рок-звездами?

– Не-а, – говорит он, спокойно глядя на меня, – они тибе не друзья.

Викки возвращается из уборной – ненавижу себя, когда называю так дабл, – но ее перехватывает Мелани, и они заговаривают с двумя другими бабцами. Пользуясь случаем, роюсь у себя в сумке и тычу Франко конверт:

– Не… не… все норм, братан, – он отталкивает его от себя, кабута я пытаюсь иму собачье говно всучить.

– Они твои, кор. По нынешнему курсу. Пятнадцать тыщ четыреста двадцать фунтиков стерлингов набежало. Способ подсчета обсуждается…

– Мине они не надо. – Он качает головой. – Прошлое нужно отпускать.

– Именно это я сейчас и делаю, Франко, – протягиваю конверт. – Возьми, прошу.

Вдруг к нам бросается чел в очках с черной оправой, полагаю, агент художника. Он явно взбудоражен и говорит Франко:

– Сэм Делита только что купил одну вещь за двести тысяч долларов! Голову Оливера Харбисона!

– Четко, – абсолютно невозмутимо говорит Бегби, обводя взглядом толпу. – Эксла Роуза нету?

– Не уверен, – говорит чел, озадаченный сокрушительным обломом. – Я проверю. Полно слухов. – И он смотрит на меня.

Франко с неохотой нас знакомит:

– Это мой агент, Мартин. Это Марк – дружок с родины.

– Очень приятно, Марк. – Мартин крепко жмет мне руку. – Вернусь к вам позже, ребята. Нужно работать в зале!

Когда Мартин уходит, Франко говорит:

– Видал? У миня есть все, что я захочу, братан. Ты ничё не можешь для миня сделать. Кароч, оставь свои бабки сибе.

– Но ты миня выручишь, если их возьмешь. Ты можешь чё-то сделать для миня.

Франко медленно качает головой. Смотрит через всю комнату, кому-то кивает и улыбается.

– Послушай, ты меня кинул, и я тебя прощаю, – говорит он негромко, машет шикозно разодетой паре, и чел с ним в ответ здоровается. Еще один ебаный актер, снимавшийся в фильме, чё я недавно смарел в самолете, но не можу вспомнить ни имя парня, ни название картины. – Я по-любому бы сделал этот хреновый выбор – просто находился на таком этапе своей жизни. – Он малехо мине улыбается. – Но прошлое я отпустил.

– Угу, и я тож хочу, – говорю иму, сдерживая раздражение.

– Рад за тебя, – говорит он почти без сарказма, – но ты должен найти собственный путь, старичок. Последний раз, када ты пытался это сделать, я был для тибя, блядь, орудием. – Он делает паузу, и иво глаза наполняет прежний холод.

У меня аж все нутро обжигает.

– Франко, прости, блин, я…

– Обратно я туда не вернуся. В этот раз сейшен будет сольный. – И вдруг он улыбается и мягко толкает меня в плечо, почти пародией на прежнего Бегби. Миня врубает: «Этот пиздюк прикалуется».

– Ебаный рот… шиза какая-то! Я ж тут тибе бабки предлагаю, Фрэнк! Эти бабки твои!

– Не мои они, это с наркоты навар, – говорит он с каменным лицом.

Потом его рука опускается на мой локоть, и он подводит миня к картине с Джимми Сэвилом ^[23], за которого в Америке никто не знает: тот валяется кровавым месивом у бара «Альгамбра». Буркалы у Сэвила вырваны, а кровь с его хозяйства растекается по белым треникам пятном темно-красной мочи в паху. Внизу подпись:

«ТАК МЫ В ЛИТЕ ПОСТУПАЕМ С ДЕТОТРАХАМИ» (2014, холст, масло).