Вам и не снилось - Галина Щербакова Страница 23

«Она заговаривается, – думал Роман, – она хочет сказать ложь? Потому что какая же правда, если ложь?..» Очень кружилась голова, и он ухватился за стол. «А! – подумалось. – У меня, кажется, поднимается температура».

– Порочная семья и порочная девка! – кричала бабушка. – И мы всем миром не допустим.

«Миром – это крепко сказано, – горько засмеялся Роман. – Вязать меня, вязать…»

Бабушка гениально приняла телепатему.

– Мы тебя повяжем! – трубила она. – Веревками, цепями… Но мы спасем тебя, дурака, от этой девки!

И тут только, произнесенное дважды, слово обрело смысл и плоть. Девка – это Юлька. Его малышка, его Монголка, его воробей – девка?!

– Да, да! – телепатировала бабушка. – Именно она. Ты думаешь, она тебя ждет? Миль пардон, дорогой внук! Может, она пишет тебе письма?

Роман вдруг остро ощутил: это конец.

Дальше ничего не могло быть, потому что писем не было на самом деле. Что значила вся бабушкина ложь по сравнению с этой правдой? И тогда он открыл ящик стола. Там издавна лежал дядькин пистолет, именной, дареный – «реликтовый» называл его дядька. И Роман всегда смущался, потому что дядька путал слова – «реликтовый» и «реликвия». Роман дернул ящик. Вот он – холодный и блестящий. А бабушка выламывала дверь. Она кидалась на нее с такой силой, что со стены свалилась какая-то грамота, свалилась и жалобно мяукнула. Роман вынул пистолет. Примерил к ладони – как раз!

«Какой глупый выход», – сказал он сам себе. И то, что он сознавал глупость, – удивило. «Скажут – состояние аффекта, – продолжал он этот противоестественный анализ, – а у меня все в порядке. Просто я не могу больше жить. Я не знаю, как это делают…» – «Ах, какой великолепный дурак!» – сказало в нем что-то… «Тем более, – парировал Роман. – Дураков надо убивать… Она не виновата, что не пишет. Человек не может быть виноватым, если разлюбил…» Он тоже не виноват, что никогда, никогда, никогда не сможет жить без нее… Как все просто! И ему захотелось плакать оттого, что у его задачи одно-единственное решение.

А дальше было вот что. То ли Роман качнулся, то ли уж очень старым был стол, то ли пришли на помощь силы, не доказанные наукой, но случилось то, что случилось.

Скрипнул освобожденный от привычного груза пистолета ящик и просто-напросто выехал из стола. И будто наперегонки двинулись из его глубины буквастые, надорванные Юлькины конверты. Так смешно и густо они посыпались.

– Юлька! – прошептал Роман.

Он читал их прямо с пистолетом к руке, все, залпом. Он засмеялся, когда она передала ему привет от Сени и Вени. Он испугался, что «ей все, все, все равно, раз он не пишет». Он обрадовался, что дождь висит над городом, а значит, она не осуществит свою идею – прилететь самолетом. Он сам, сам приедет к ней. Завтра.

Он был счастлив, потому что все обрело смысл, раз были, были письма, и были они прекрасны. Вот тогда он испугался того, что мог сделать.

И почувствовал головокружение, представив это. Он начал заталкивать письма в куртку и не мог понять, почему ему неудобно это делать. Потом сообразил – это пистолет, который он продолжает держать. Снова подумал: какой я идиот, если бы это сделал! И он положил его обратно, осторожно положил, как бомбу.

Теперь осталось уйти. И тогда он осознал, что ему не пройти мимо старухи (он так и подумал: старуха), не вынести ее вида, ее голоса, ее запаха. Значит, ее надо обмануть. Он знал, как…

Он только не знал, что бабушка звонит в школу, зовет на помощь учителей, что там уже всполошились, что молоденькая классная руководительница второпях сломала «молнию» на сапоге и бежит к нему в высоких лодочках, бежит по холодным лужам с одним-единственным желанием помочь ему – вплоть до денег на билет в Москву. «Нельзя иметь принципы для себя и для других», – сформулировала учительница тезис и припустила бежать быстрее, потому что ей было стыдно, стыдно, стыдно…

А Роман рванул уже заклеенное на зиму окно и посмотрел вниз. Даже присвистнул от удовольствия, что уйдет так, минуя дверь и голос. Раз – и прямо на свободу. Он встал на подоконник и спружинил колени. Третий этаж – такой пустяк. Он, как крылья, расставил руки, а сумку перекинул на спину. Третий этаж – ерунда. А газон, который он себе наметил, все равно осенний – грязный и мокрый. Не страшно истоптать снова. И он присвистнул, прыгая, потому что был уверен. Третий этаж – пустяк.

Он ударился грудью о водопроводную трубу, которая проходила по газону. Из окна ее видно не было. Но, ударившись, он встал, потому что увидел, как по двору идет Юлька.

– Юль! – крикнул он и почувствовал кровь во рту. И закрыл рот ладонью, чтобы она не увидела и не испугалась.

Она подбежала, смеясь:

– Что ты делаешь в газоне?

– Стою, – сказал он и упал ей на руки.

А со всех сторон к ним бежали люди… Как близко они, оказывается, были…

1977