Рассекающий поле - Владимир Козлов Страница 22

Мир впереди всегда поделен надвое бесконечной неумолимой дорогой. Справа и слева может быть что угодно – она через все пройдет, все осилит. Зеленые поля, пашни, холмы, мелькнувшие постройки, большой зеленый холм впереди, разделенный надвое, как совершенный откляченный зад. Зрительный нерв со страшной скоростью, медленно летел вниз по ложбинке на спине, чтобы в конце концов оказаться на самом верху и сорваться оттуда куда-то в самую промежность земли.

Миг тошнотворного падения – и картинка сменилась.

Вокруг совершенно плоская пустыня. Под ногами не степь, а выжженный твердый грунт, по которому гуляют вихри пыли. Он видит свои сильные руки. Перед ним прямо посреди пейзажа стоит табурет, а на нем алюминиевый таз. Он наполовину полон чистой прозрачной водой. Под табуретом стоит открытый шампунь. Это потому, что Сева собрался мыть голову. Он наклоняется над тазом, окунает свой ежик, помогает воде руками – и вдруг чувствует, что головы поднять не может: она стала тяжела. Требуется усилие, чтобы приподнять ее над тазом – вместе с нею поднимаются длинные-предлинные, черные как смоль, тяжелые мокрые волосы. Удивления нет. Он запрокидывает их назад и смотрит вперед. Будто рыцарь, облаченный в благородные волосы. Эти волосы – они словно разом выразили его, а выразив – изменили. Оттого, что больше ничего не происходит, он просыпается.

«Вот ведь – я действительно уехал», – мысль пришла одновременно с осознанием гула. Будто отряхнувшись ото сна, быстро посмотрел в окно – там серо, уже серо, то есть – часов пять утра. Сквозь крупнозернистый воздух выпирают кубы и параллелепипеды чудовищных размеров. Это – Москва. «Будет долгий день», – напомнил себе Сева, – и от самой этой мысли навалилась усталость. Потому что ему было не сюда, но просто так вырваться из Москвы, проскочить ее, не заметив, не сунувшись в ее подпол, – невозможно.

«Платить водителю или не платить?» – вот настоящая дилемма. С одной стороны, Севе так повезло с этим автобусом – больше тысячи километров за сутки: новичкам везет. И о деньгах тут не заговаривали. Но просто выйти – неудобно. Но полная стоимость – Сева даже представить себе не мог, сколько стоит билет. Поездом – тысячи полторы. А у него всего шестьсот семьдесят рублей. Может, часть? Сколько?

Собрал вещи, двинулся к водителю.

– Мы в каком районе сейчас?

– К Воробьевым горам подъезжаем.

– Можно меня где-нибудь там высадить?

– Высадим.

Автобус повернул – и показался шпиль Московского университета.

«Там сейчас учится наша умница Алла, – отметил Сева. Глянул на часы – пять пятьдесят три. – Интересно, будет ли она мне рада?»

Подумал.

«Ну куда мне сейчас деваться в самом деле».

Решил отдать семьдесят рублей. Сразу что-то защемило – многовато. Автобус затормозил.

– Спасибо вам, что подвезли – вот, возьмите – сколько могу, – протянул водителю мятые купюры. Ни тени удовлетворения не мелькнуло на обветренном лице. Опять защемило – зря отдал: профукал лишний обед – а как оно еще сложится?..

Сошел и забыл. В одну сторону – длинный фонтан в середине аллеи с бюстами, а дальше – огромный, готовый к старту космический корабль главного университета страны. В другую – дорожка к обрыву, за которым – мелкая в дымке, но бескрайняя Москва. И – запах! Сева испытывал уже это – и вновь оказался не готов. Острый запах хвойного среднерусского леса. Сева замер, чтобы прислушаться к тому, что он пробуждает. Да, он хорошо знает этот резковатый тенистый запах, он вырос в его облаке. Это запах леса, который копится под закрывающими небо кронами, запах закрытой от взоров человеческой души, которая простирается от горизонта до горизонта. В степи это много, а в лесу до горизонта можно дотянуться рукой. Вновь оглянулся – как непривычно чувствовать этот интимный дух земляничного брянского младенчества в этом большом прохожем месте.

Дорога лежала, как родная, – потрескавшийся асфальт. Но навстречу проехала поливальная машина – экое диво! – тугая струя сметала мелкий мусор на тротуар из серых, криво пригнанных плит. Зато большие ели. А на расстоянии между зданием Университета и парапетом мог бы, пожалуй, поместиться весь старый город Волгодонска. Старым там называли город, начатый в конце пятидесятых. Космический корабль МГУ, наверное, постарше, но никто не назовет его старым. В Волгодонске не было ничего старого, я вообще не видел ничего старого, – отчетливо осознал Сева.

Где же живет Алла? Ну наверное же, в космическом корабле. Она всегда хотела куда-нибудь улететь. Куда-нибудь на планету классической филологии. Повыше, но так, чтобы нас все-таки было видно. И чтобы мы ее видели. Но очень уж рано – есть время царственным взором русского путешественника взглянуть на лежащую у ног столицу. Гордо взглянуть, а не подобострастно. Знай свое место, Москва. Не сюда мы сейчас стремимся. Все твое правительство, большой бизнес, воротилы, влиятельные политики, научные школы – так, перевалочная станция. Взглянул – и мимо. Достаточно увидеть тебя один раз, Москва, чтобы понять про тебя главное. Что маленький человек тут способен потеряться даже между зданием МГУ и смотровой площадкой. А я не маленький человек, поэтому, Москва, я не дам тебе ничего. Вон ты какая огромная! Лужники, извилистая река, купола Новодевичьего монастыря, вон вдали еще космические корабли, целыми грибницами растут спальные районы. И покуда хватает глаз – Москва, лоскутная, бросающаяся в крайности, от чопорности и монументальности до вокзальной низости и кабинетной жестокости. Я сюда не хочу. Мне не нужно место за столом короля Артура. Потому что ни один сидящий за этим столом не обладает тем, что мне нужно. Я ищу другое.

А до Новодевичьего, кстати, ведь вполне и дойти можно. Может, успею? Но сначала – завтрак у белокурой принцессы…

Сева насытился видом и повернулся к университету. Совсем не у кого спросить, где именно общежитие филологов-классиков. А времени уже половина седьмого. Аллочка, пора вставать.

2

Год назад он здесь был, но города почти не видел. Хотя был удовлетворен уже тем, что мог теперь говорить: да, я бывал в Москве.

Это был какой-то пансионат в заснеженном Подмосковье с родными разлапистыми соснами. Были электричка, вокзалы, метро и Пушкинский музей. Нет, даже не это главное.

Поляки, Севу привезли в Москву ростовские поляки. В сентябре, в начале учебного года мягкий лысеющий человек с усами постучал в дверь их комнаты на девятом этаже. Взрослые сюда не доходили. Он сказал, что его зовут Роберт, что он из религиозной организации, которая пытается помочь молодым людям разобраться в Библии. «Интересует ли вас Библия?» Это был сложный вопрос. Уловив паузу, Роберт поспешил спросить, не против ли молодые люди, чтобы он иногда приходил вместе с ними читать и обсуждать наиболее интересные места. А вот это было любопытно. И он стал приходить каждый четверг в восемь вечера. Иногда их было трое, иногда человек семь – приходили вольнослушатели из других комнат. Читали только Новый Завет, подолгу обсуждали притчи. Роберт задавал вопросы и слушал, иногда его глаза начинали блестеть – как у учителя, задающего задачку, решение которой он знает.