Бессмертники - Хлоя Бенджамин Страница 22

У Саймона стучит в висках. Правда в словах Роберта пригвоздила его, как булавка мотылька, и он отчаянно бьётся.

— Ты просто завидуешь, — шипит он. — Вот и всё. Ты бы и сам мог жить, как я, если б попытался, но ты палец о палец не ударишь. Вот и завидуешь — завидуешь! — что я так могу!

Роберт, слегка пошатнувшись, резко отворачивается. Потом снова смотрит на Саймона, глаза налились кровью.

— Ты такой же, как все, — цедит он, — как все эти манерные педики, художники и сраные «медведи» ^[26]. Вы твердите о своих правах и свободах, орёте на всех парадах, а на самом деле ваш предел мечтаний — отыметь какого-нибудь байкера в притоне на Фолсом-стрит или обкончать пол в бане. Вы отстаиваете право на беспечность, хотите быть как прочие белые мужчины — любые гетеро. Но вы не такие. Тем и опасен «Пурпур»: там вы забываетесь.

Саймон весь горит от унижения. «Иди ты в жопу, — хочет он сказать. — В жопу, в жопу, в жопу!» Но речь Роберта повергла его в молчание, наполнив стыдом и гневом, — почему эти чувства столь нераздельны? Развернувшись, он выходит из дома и устремляется в туманный вечерний Кастро — туда, где огни и где, кажется, его всегда ждут мужчины.

Новички в «Пурпуре» — жалкое зрелище: лет по шестнадцать, перепуганные, танцевать не умеют. И народу мало, всего несколько парочек жмутся по углам или толкутся возле платформ. После смены Адриан на взводе. «Уёбываем из этого проклятого места», — бубнит он, вытираясь полотенцем. Саймон с ним согласен. Он садится к Адриану в машину, и они объезжают клубы Кастро, но хозяин клуба «У Альфи» болен, а в «Кью-Ти» так же уныло, как в «Пурпуре», и Адриан, круто развернувшись, направляется в деловой район.

Все тамошние дыры, Свободные бани, закрыты. Останавливаются у магазина эротики на Фолсом-стрит. «ВСЁ ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ», — гласит реклама, но кабинки для просмотра видео заняты, а в салоне никого. В банях «Бут Кэмп» на Брайент-стрит пусто. Под конец оказываются в «кожаном» ^[27] клубе «Звери» — ни у Адриана, ни у Саймона нет кожаных костюмов, зато здесь хотя бы есть люди, и то хорошо. Они оставляют одежду в раздевалке, и Адриан ведёт Саймона сквозь тёмный лабиринт комнат. Мужчины в кожаных гамашах и собачьих ошейниках седлают друг друга, пляшут на стенах тени. Адриан исчезает за углом с парнишкой в конской сбруе, а Саймон не может себя заставить ни к кому прикоснуться. Он ждёт Адриана у входа, тот возвращается через час — зрачки расширены, губы влажные, красные.

Адриан везёт его домой, Саймон еле дышит. Всё в порядке, ничего непоправимого он не совершил — пока что. Они останавливаются в квартале от дома Саймона и Роберта, пару секунд смотрят друг на друга, прежде чем Саймон тянет руки к Адриану, — так всё и начинается.

Клара стоит на сцене в круге голубого света. Сцена — небольшой помост для музыкантов; зрители сидят за столиками и на табуретах у стойки бара. Трудно сказать, кто из них пришёл сюда ради Клары, а кто просто завсегдатаи. Клара в мужском смокинге, брюках в тонкую полоску и вишнёвых «мартинсах». Все трюки она выполняет умело, но ничего сверхъестественного в них нет; фокусы хитроумны, изящны, работает она чисто, но по-заученному, как выпускница на защите диплома. Саймон помешивает соломинкой мартини, раздумывая, что ей сказать. Больше года подготовки — и что в итоге? Фокусы с платками в единственном заведении, где согласились её принять, — джаз-клубе на Филмор-стрит, чьи гости уже расходятся, исчезая в прохладе весенней ночи.

Осталась лишь горстка, когда Клара достаёт из-за ближайшего пульта верёвку и вставляет в рот небольшую коричневую капу. Верёвка привязана к тросу на подъёмном блоке, укреплённом на трубе под потолком, — блок Клара устанавливала сама, и сейчас другой конец троса держит в руках хозяин бара.

— Ты ему доверяешь? — спросил Саймон на прошлой неделе, когда Клара растолковывала ему подробности. — Хочешь, я тебя буду страховать?

— Для меня работа — отдельно, удовольствие — отдельно.

— Это я-то удовольствие?

— Ладно, нет, — ответила Клара. — Ты семья.

И вот на его глазах Клара взлетает к окнам второго этажа. Во время небольшого антракта она переоделась в бежевое платье без рукавов, расшитое золотыми блёстками, юбка с бахромой — до середины бедра. Клара болтается на верёвке, описывая призрачные круги, сжимается в комок — и вдруг превращается в оранжево-золотую вспышку: волосы, блёстки, вихрь света. А приземляясь, вновь становится Кларой; лоб в бисеринках пота, подбородок слегка дрожит. Чуть подогнув колени, она касается ногами пола и, выплюнув капу в ладонь, кланяется.

Звон льда в бокалах, скрип стульев — и шквал аплодисментов. То, что сделала Клара, — вовсе не фокус. Никакого секрета здесь нет — лишь сплав силы и странной, нечеловеческой лёгкости. То ли левитация, то ли виселица, думает Саймон.

Пока готовят сцену для следующего номера, Саймон ищет Клару и находит её в артистической. Он ждёт за дверью, пока Клара разговаривает с хозяином — грузным, за пятьдесят, в спортивном костюме. Тот жмёт ей руку, а другой рукой обнимает за талию, похлопывает по заду, и Клара каменеет. После его ухода, мельком глянув на дверь, она направляется к стулу, где он бросил кожаную куртку. Из кармана выпирает пухлый бумажник. Клара выуживает оттуда пачку банкнот и прячет под платье.

— Ты что? — ахает, входя в комнату, Саймон.

Клара вздрагивает, и стыд на её лице сменяется праведным гневом.

— Он говнюк. И заплатил мне гроши.

— Ну и что?

— Ну и что? — Клара набрасывает на плечи смокинг. — У него там сотни! А я взяла полтинник.

— Очень благородно.

— Ты серьёзно, Саймон? — Клара, развернув плечи, укладывает реквизит в чёрный ящик Ильи. — У меня премьера, я готовила программу несколько лет — и это всё, что ты можешь сказать? Не тебе меня учить благородству!

— К чему ты клонишь?

— К тому, что слухи ходят. — Клара, захлопнув ящик, прикрывается им, как щитом. — Я работаю с двоюродной сестрой Адриана. На той неделе она мне говорит: «Кажется, мой брат встречается с твоим».

Саймон бледнеет.

— Ну и чушь!

— Хватит врать! — Клара наклоняется к Саймону, её волосы щекочут ему грудь. — Роберт — лучшее, что у тебя было в жизни. Хочешь всё испоганить — дело твоё, но имей хотя бы совесть, расстанься с ним по-человечески.

— Не указывай мне! — вспыхивает Саймон, но страшнее всего то, что о его похождениях Клара не знает и половины. Утренний съём в парке «Золотые ворота»; случки с незнакомцами в долине Спидвэй, в общественных туалетах на Сорок первой и в Университете Джона Ф. Кеннеди. Дрочка на задних рядах кинотеатра Кастро, под пение сиротки Энни с экрана. Спящие вповалку мужчины на пустыре близ Оушен-Бич.