Розы на руинах - Вирджиния Клео Эндрюс Страница 22

Бабушка молча вздохнула и печально посмотрела на несчастный грузовик.

* * *

Длинные летние дни проходили в нравоучениях Джона Эймоса о том, как стать таким же сильным и внушающим страх, как Малькольм, как накопить столько мудрости и коварства. Меня зачаровывала сама внешность Джона: его шаркающая походка, его костлявые ноги, его свистящее дыхание и шипящая речь, его тонкие усы и лысая голова, на которой рос один-единственный белый волос. Однажды мне захотелось выдернуть его.

Между ними с бабушкой были какие-то странные отношения. Она была хозяйкой; она не любила его и могла бы выгнать, но почему-то терпела.

Мне было хорошо между ними двоими; с одной стороны – бабушка с ее подарками, поцелуями и ласками; с другой – Джон Эймос, который учил меня тому, как стать сильным, властным и управлять женщинами. Теперь, когда меня любили, невзирая на мою неуклюжесть и злость, я начинал ощущать ту особую магию отношений, которая существовала между Джори и мамой. Временами мне начинало казаться, что я чувствую музыку закатов. Мне чудилось, что лимонное деревце у нас в саду тихонько поет. У меня был Эппл, мой щенок-пони. И, кроме того, впереди меня ждал мой день рождения и Диснейленд.

Теперь, когда я готовился стать таким же умным, как Малькольм, я начал искать пути сохранить любовь Эппла, пока я буду отсутствовать целых три недели. Я думал об этом по ночам, не спал. Я думал об этом днем. Кто начнет кормить Эппла и красть его любовь ко мне? Кто?

Я подошел к персиковому дереву и проверил, не дало ли оно корней? Оно должно было приняться, но не принялось. Потом я подошел к посеянному мной цветному горошку: глупые семена просто лежали и ничегошеньки не делали.

Проклятие. Я был проклят. Я кинул взгляд на часть парка, за которой ухаживал Джори: все было в цветении. Несправедливо. Даже цветы не хотят у меня расти. Я на коленях прополз туда, где цвели мальвы Джори. По пути я переломал петунии, размазал по земле портулак. Что бы сделал Малькольм, если бы он был на моем месте? Он бы сорвал все цветы Джори, пальцами проделал на своем участке дырки и воткнул туда цветы.

Одну за другой я втыкал в дырки мальвы. Они не слушались и поникали, но я положил их друг на друга – вот и моя часть сада в цветении. Умный, хитрый и коварный.

Я посмотрел на испачканные колени и вспомнил, что порвал сегодня свои штаны о домик Клевера, который начал строить. Я хотел таким способом извиниться перед ним за то, что так часто наступал на него. Вот и он, лежит на веранде и вполглаза смотрит за мной, опасаясь. Меня он больше не интересует. Когда-то я хотел его любви, но теперь у меня собака получше.

Начали кусаться комары. Я потер глаза, не заботясь о том, что они были запачканы жиром после торчания в папиной мастерской в гараже. Эмме не понравится моя испачканная белая майка, и мама наверняка откажется чинить порванное. Я закусил губу.

Субботы – для отдыха и развлечений, но у меня не было развлечений. Не было хобби, как у Джори. Я не рожден для балета, а только для того, чтобы получать синяки и пачкаться.

У мамы есть Синди. У папы – пациенты. Эмма увлечена готовкой и уборкой; никому нет до меня дела. Я с ненавистью взглянул на Клевера.

– У меня собака лучше, чем ты! – прокричал я ему.

Клевер испуганно залез под стул.

– Ты всего-навсего малый французский пудель! – продолжал орать я. – Ты не умеешь спасать людей из-под снега! Ты не умеешь есть сено и ходить под седлом!

Я каждый день подмешивал Эпплу в пищу все больше сена, чтобы он полюбил сено больше, чем мясо.

Клевер устыдился. Он поглубже залез под стул и посмотрел на меня грустным взглядом, который так действовал мне на нервы. Эппл не глядел такими грустными глазами.

Я вздохнул, встал, отряхнул колени и руки. Надо навестить Эппла. По пути я отвлекся на отработку текстуры стены. Я поднял камень и начал лупить им по стене, стараясь выбить из нее как можно больше камней.

Черт, а что, если эта стена тянется до самого Китая? Может, это она сдерживает монгольские орды? Интересно, кто такие монголы? Большие обезьяны? Название вполне обезьянье – злобные большие обезьяны, которые едят людей. Как хорошо было бы стать Кинг-Конгом, чтобы огромной своей лапой раздавить всмятку все, что я ненавижу.

Тогда бы я первым делом раздавил всех учителей, потом все школы, потом все церкви. Малькольм почитал Бога, и я не хотел, чтобы Бог меня покарал. Я бы снял звезды с неба и приклеил их на свои пальцы, чтобы они сияли, как перстни моей бабушки. А на голову я надену луну. Я бы схватил небоскреб, вроде Эмпайр-стейт-билдинг, и запустил бы им в солнце, чтобы оно выкатилось из нашей вселенной! Тогда все станет черным-черно. Будет вечная ночь. А это – как стать слепым или мертвым.

– Барт, – позвал меня кто-то.

Я подскочил.

– Уйди! – приказал я.

Я хочу развлекаться один. Что она там высматривает опять с этой лестницы? Шпионит за мной?

– Барт, – сказала она. – Эппл ждет тебя: его надо покормить и напоить. Ты же обещал, что будешь хорошим хозяином. Когда животное доверилось тебе, это ко многому обязывает.

Сегодня ее глаза не были закрыты вуалью; только нос и рот.

– Я хочу ковбойские ботинки, новое ковбойское кожаное седло, только не фальшивое, кожаные штаны, шляпу и бобы, чтобы их готовить на костре.

– Барт, что это ты там выкопал? – спросила она, потому что я сидел на земле и ковырял палкой.

Фу… что это? Какой-то скелет. А где же шерсть? И мягкие белые ушки?

Я задрожал, потому что узнал, кто это.

– Это тигр. Я был здесь ночью в пижаме, и он напал на меня из темноты. Он зарычал и бросился на меня. Хотел меня съесть. Я схватил ружье и – ка-ак садану ему между глаз!

Молчание. Молчит – значит не верит мне. Потом с глубокой жалостью она заговорила:

– Барт, это скелет не тигра. Я вижу клочок шерсти. Неужели это мой котенок? Тот уличный котенок, которого я взяла в дом? Барт, зачем ты убил моего котенка?

– Не-ет! – прокричал я. – Я не убивал котенка! Я не сделаю этого! Я люблю кисок. Это тигр, просто небольшой. Его кости хранятся здесь давно, может, еще с тех пор, когда я не родился.

Да, кости и в самом деле были похожи на кости котенка. Я потер глаза, чтобы она не видела моих слез.

Малькольм не заплакал бы. Он был бы крепок. Я не знал, что делать. Старый Джон Эймос велел мне быть похожим на Малькольма и ненавидеть женщин.

Я решил, что лучше быть Малькольмом, чем Кинг-Конгом, Тарзаном или даже Суперменом; быть Малькольмом лучше всего, потому что у меня есть его книга, в которой он учит, как жить правильно.

– Барт, уже поздно. Эппл голоден и ждет тебя.

Я так устал, так устал…

– Иду, – слабо проговорил я.

Как странно, что устаешь, играя старика, – словно сам старик. Не хочу больше быть старым, лучше снова быть мальчиком. Старики не веселятся, они только делают деньги и работают.