В поисках праздника - Виталий Капустянский Страница 22

– Хорошо, – сказал Андрей, поднимаясь с тулупа и надевая серую шляпу.

Девушки, переглянувшись, хихикнули, рассматривая красавца Фаэтона, который, прошествовав мимо них с гордым видом, поднял с земли канистру и стал жадно глотать воду. Утолив жажду, опаленные солнцем глаза Фаэтона остановились на пышноволосой амазонке, она, нагнувшись к рюкзаку с картошкой, брала очередную порцию для чистки.

– А, ты уже ожил? – удивленно спросил я, бросая дрова на землю.

– А что, вы решили отправить меня в царство теней? Меня так просто не возьмешь. Ты лучше скажи, откуда появились они? – прищурив глаз, спросил Андрей.

– Ну, это долгая история, скажем так, я уговорил девушек на званый ужин.

– Может, ты их еще на что-нибудь уговоришь, – рассмеявшись глухим прокуренным смехом, сказал Андрей.

За моим бывшим диктаторским ложем в сухих кустах Игорь обнаружил осколки большого камня и постепенно, раскладывая плоские острые плитки, выложил удачный очаг в виде колодца. Поправив торчащие ребра внутрь колодца, он старательно выровнял стенки очага, мелкие осколки камней он набросал на дно. Наполнив новый очаг сухой корой и веточками, Игорь поднес зажженную спичку к сору, чтобы извлечь из него первый огонек, рождающий всесильное пламя (так перед главным войском идет всякий сброд и первый вступает в бой, чтобы родить потом гибельную сечу, впитав в себя маленькие ростки уверенности и неуверенности, обрекающие одно войско на победу, а другое на поражение), выпустил из каменистого колодца струйку изящного дыма. Дымок разрастался, превращаясь в женскую фигуру, одетую в голубоватую мантию, приоткрыв прозрачную дымчатую ткань, ее яркие белые пальцы стали цепляться за край колодца, чтобы выбраться наружу в синь наступающего вечера. И словно ощутив полноту нагой силы, она сорвала с волнистого тела голубоватую мантию, внезапно улетевшую ввысь, и лишь тогда в ее жаркие белые руки отдали холодный черный котелок. Лезвие алуштинских гор должно было вот-вот гильотинировать раскаленную голову солнца, и я, воспользовавшись минутным мгновением перед неизбежной казнью, решил засветить еще один драгоценный кадр кончающейся пленки. Галя сидела на краю ложа, брезент которого вмялся в лысоватую землю; скрестив ноги, она обнимала плотные колени замком тонких пальцев с перламутровыми ногтями и как-то исподлобья, улыбаясь, смотрела в объектив. Рядом с ней слева сидела Татьяна, одну ногу, согнув в колене, она придерживала руками, а другую, вытянув вперед, прижимала к Галиным ногам, превращая ее в трехногое существо. Лицо Татьяны было недовольным, а голова отклонена в сторону Гали, возможно, это оттого, что ее обнимал довольный Фаэтон. Рядом с Татьяной сидел, улыбающийся Андрей, широко расставив колени, между которыми согнутая мускулистая рука держала любимый «беломор», а левая рука сжимала девичье плечо. Нос ложа был приподнят вверх, как у катера, и поэтому Андрей возвышался на натянутом брезенте, а Галя являлась тем самым увесистым мотором, создающим движение, отчего Таню клонило на ветру. Но чтобы катер не уплыл, я попросил Люду поставить ногу на плечо нашего Фаэтона, колено которого она изящно придерживала рукой, кулачок другой руки она закрепила на поясе над веревочками купальных трусиков, лицо было хмурым и воинственным, как у индейца. Слева стоял Женя, он как-то насмешливо подобрал на своем лице губы, он был одет в белые спортивные трусы с полосками по бокам, его пальцы когтисто сжимали пояс. И мой горячий палец, нажав на блестящую звездочку, отправил еще один фотографический документ нашей южной жизни в маленький черный сейфик. Огненная голова солнца наконец-то свалилась по ту сторону безжалостной гильотины, но лезвие алуштинских гор продолжало светиться остывающей кровью, тени исчезли, и стало тихо, с пустынного пляжа стал доноситься воркующий голос волн. Цикады, повинуясь магическому голосу моря, начинали затягивать свои ночные серенады. Огненная женщина отдала нам пыхающий котелок, в котором картошка, заправленная тушенкой, начинала подгорать. Освободившись от приготовления пищи, огненная красавица уселась, обнимая тонкие колени и соблазняя сиреневый вечер своими прелестями.

– Мы благодарны тебе за ужин, ты, можешь прийти к нам, чуть-чуть попозже, – шепотом сказала Галя.

– Я постараюсь, – шепотом ответил я.

Сиреневый вечер, слившись с огненной красавицей, растаял в нарастающей ночи, но следы их горячей любви еще долго тлели на дне каменистого колодца. Когда девушки ушли, Андрей вспомнил о своих солнечных ранах и, словно по команде, улегся на овчинный тулупчик, мгновенно уснув и оцепенев, что дало повод к новым шуткам. А я, повинуясь зову главной амазонки, медленно скатал одеяло и придвинул к кустам осиротевшее бывшее диктаторское ложе. Только я сделал шаг в направлении «гётевской богини», как мне вслед полетели разные реплики.

– Так, так, Соломон пошел к своим милым женам, – съязвил Женя.

– Может, тебе подсветить в опочивальне? – добавил Олег.

– Нет, лучше помахать веером, – парируя их реплики, ответил я.

И мои юмористы плавно спикировали на голову поверженного Фаэтона, а я, обнявшись с соблазном, бесшумно скользил по темной траве. Приблизившись к оранжевой палатке, я увидел, как внутри ее гулял яркий круг фонаря, девушки убирали лишние вещи и, что-то обсуждая, хихикали. Остановившись возле палатки, я положил в траву свернутое одеяло, выдержав паузу, я достал из кармана шортов складной маникюрный ножичек и постучал им по алюминиевой крепежной трубке.

– Кхе, кхе, к вам можно? – коверкая голос, сказал я.

После моего неожиданного стука одна из девушек встрепенулась и что-то уронила, после чего раздался дружный смех, а из палатки выглянула настоятельница.

– Заходи, – улыбаясь, сказала Галя.

– Да у вас здесь трехспальный номер, – располагаясь в ногах у девушек, пошутил я.

Они сидели напротив меня, словно в зрительном зале, справа Таня, в центре Люда, а настоятельница слева, все шесть глаз были устремлены на меня, как на телевизионный экран. У каждой был свой спальный мешок, а за их спинами громоздилось множество вещей, свет фонаря, исходивший снизу, превращал нас в трагедийных актеров.

– Ну что, все собрались, будем начинать? Поднимите, пожалуйста, занавес, я прочту поэтическую зарисовку.

– Ты пишешь стихи? – удивленно спросила Галя.

– Да, грешен, матушка, – склонившись перед настоятельницей, быстро ответил я.

– Не верю, – сказала Галя.

– Уважаемая публика, мне не верят, в чем дело?

– У тебя такое насмешливое лицо и такие несерьезные глаза, не знаю, как тебе объяснить, но ты больше похож на актера, чем на поэта.

– Может быть, – прошагав пальчиками по полу, заговорил я, – а может быть, и нет.

– Ну, прочти что-нибудь, – игриво поглядывая на меня, сказала Галя.