Жажда жить - Джон О'Хара Страница 22

— Ну, хватит, хватит, хватит, хватит. Оставим это. Стало быть, ты против Вестовера. Ладно, мы с отцом еще поговорим об этом, только не думай, что если мы решим, что это лучшее для тебя место, то ты можешь отказаться. Ясно? Решать нам. Как насчет школы Святого Тимофея?

— Мама! Если ты хочешь, чтобы я гнила в каземате, так отправь меня в тюрьму! А насчет Святого Тимофея тебе все может рассказать Алиса Маккелви.

— Между прочим, Алисе эта школа только пошла на пользу. Это была шумная девчонка, настоящий сорванец, она очень огорчала миссис Маккелви, а в школе отучилась от всех этих повадок и теперь становится хорошей, воспитанной девочкой.

— Извини, мама, мне не хотелось бы выглядеть нахалкой, но почему бы тебе не порасспрашивать насчет школ у самих девочек, а не у их матерей? Если хочешь знать мое мнение, то, мне кажется, иногда матери отсылают своих дочерей только для того, чтобы избавиться от них. Алиса Маккелви ненавидит свою школу, она мне это сама говорила.

— Я спрашиваю матерей, потому что им лучше знать, какая школа больше подходит для дочери. Еще мы думали об Иден-Холле, это недалеко от Филадельфии. Там училась одна наша родственница, это отличная школа. Ее опекают католики, Святой Крест, там ты подтянешь французский, да и от привычки повторять Mon Dieu избавишься.

— Ой, мама, — вздохнула Грейс, — наверное, тебе понравится, что, когда я вернусь оттуда домой, каждое воскресенье буду ходить с Джули на мессу. С Джули и Хиггинсом. «Поднимайся, Грейс, пора на утреннюю мессу с Джули и Хиггинсом. Если пропустишь, сам папа, его святейшество, тебя отправит прямиком в ад».

— А ну-ка попридержите язык, юная леди, хватит с меня этих разговоров.

— Подтяну французский. А зачем мне это? Я и сейчас учу французский, и это форменная трата времени. Во Франции я жить не собираюсь. Я собираюсь жить здесь, в Форт-Пенне, и даже не в Форт-Пенне, а на ферме.

— Но ты же можешь влюбиться, у тебя будет муж, и тогда…

— Ему придется жить на ферме. Иначе я не выйду за него. Так или иначе, я не хочу уезжать ни в какой интернат, где полно незнакомых людей.

— Ты что же, хочешь сказать, что хотела бы прожить в Форт-Пенне всю жизнь?

— Да, а что в этом плохого?

— Мне кажется… Тебе нравятся мальчики, и в один прекрасный день ты выйдешь замуж. А здесь не так уж много мальчиков.

— Ну, в любом случае я не собираюсь гоняться за ними ни в Нью-Йорке, ни во Франции.

— Только этого не хватало.

— А тогда зачем мне уезжать отсюда? Разве что ты хочешь от меня избавиться.

— Грейс, ты же знаешь, что это не так.

— К тому же уж с мальчиками-то в интернате точно не познакомишься. Там их просто нет.

Эмили Колдуэлл передала разговор с дочерью мужу, и они решили вернуться к вопросу на следующий год. И вернулись, только на сей раз как бы между делом: ну что, Грейс, ты все еще против интерната? И получили ожидаемый ответ. Уильям и Эмили Колдуэлл были счастливы видеть дочь рядом с собой, дома, а ее умственное и физическое развитие тем более удерживало их от того, чтобы искать от добра добро. К тому же втайне они были в восторге от того, что она любит Форт-Пенн и не относится к беспокойному племени тех, кого тянет подальше от дома.

Это решение было первым в ряду своевольных поступков и идей Грейс, которые оказали на удивление сильное воздействие на жизнь Форт-Пенна. Тем девочкам, что начинали рваться в интернат, едва первый раз зашли в парикмахерскую, отец с матерью назидательно говорили: «А вот для Грейс Колдуэлл вполне хватает школы мисс Холбрук». С другой стороны, девицы, которым не хотелось уезжать из дома, напоминали своим нетерпеливым родителям, что Грейс вот так и осталась в Форт-Пенне. Вполне довольна была и сама мисс Холбрук, которой, хоть она и не подозревала, что изначально выбор сделала сама Грейс, хватило ума сообразить, что какую-то роль в нем она все же сыграла. Мисс Холбрук сделалась вдруг донельзя самоуверенна, она развернула настоящую борьбу за получение всякого рода дотаций и в конце концов добилась того, что школа едва ли не стала соответствовать ее собственному идеалу. Это, в свою очередь, способствовало повышению ее репутации, и в 1901 году мисс Холбрук с гордостью объявила, что, откликаясь на многочисленные запросы и по зрелом размышлении, она начинает набор пансионеров, которые, разумеется, должны отвечать самым строгим требованиям. Это будет узкий круг избранных.

Грейс было шестнадцать, а в канун нового столетия — почти семнадцать. Минувшим летом Уильям Колдуэлл был выдвинут главным церемониймейстером большого новогоднего бала, который должен был состояться в Шофшталь-Хаусе 31 декабря 1899 года, плата за участие — двадцать долларов.

— Господа, весьма признателен, хочу заверить всех вас, что высоко ценю оказанную мне честь, но в то же время вынужден просить вас позволить мне отклонить ее. Естественно, я рассчитываю принять участие в бале, быть там в этот вечер, но, видите ли… С самой молодости, едва мне исполнилось, а может, еще не исполнилось, двадцать, я лелеял надежду дожить до этого дня — собственно, продолжаю надеяться на то же и сейчас. Ведь до декабря еще далеко, мало ли что может случиться. Так или иначе, в молодости, даже еще не женившись, я решил, что в этот день, с последним ударом часов, я буду со своей семьей. Что ж, пока, слава Всевышнему, я жив, у меня есть семья, и за несколько минут до полуночи мы с женой собираемся незаметно покинуть вас, вернуться домой и поднять бокал за здоровье друг друга, за ваше здоровье, здоровье всех наших общих друзей, а затем вновь приехать на бал. Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к этой сентиментальной… причуде, да, я уверен, вы поймете меня, особенно если добавить, что, насколько мне известно, в ночь, когда на свет народился ныне истекающий век, мой дед собрал всю семью — и отец там был, и мать, и братья и сестры, — собрал на своей захудалой ферме, находившейся здесь же, в этом графстве, в пятнадцати милях отсюда вниз по течению реки.

Просьбу Уильяма Колдуэлла удовлетворили, и взамен себя он предложил кандидатуру своего доброго друга Айзека Шофшталя, который и был избран главным церемониймейстером. Эдгар Мартиндейл, который, не будучи уроженцем Форт-Пенна, женился на девице из семейства Борденеров, шепнул на ухо своему шурину: «Каково! В семье Уилла Колдуэлла есть традиция собираться каждое столетие! Людям вроде нас с тобой хватает встреч на День благодарения, но Уилл Колдуэлл не из таких. Каждое столетие, на меньшее Колдуэллы не согласны. Боже милосердный!»

— Спокойно, спокойно, Эдгар, — осадил его Скотти Борденер.

— Да ясно все, ясно, я просто ворчу. Да, кстати, как я понимаю, сначала бал предполагалось провести в учебном манеже первого полка, но ты, видимо, из сентиментальных побуждений, настоял, чтобы его перенесли в Шофшталь-Хаус. Что ж, остается надеяться, что в новогоднюю ночь никто не уронит горящую спичку, а то губернатор и его люди, а также все форт-пенновские шишки задохнутся в дыму. Это же настоящая ловушка.

В половине двенадцатого Уилл и Эмили Колдуэлл незаметно покинули гостей бала и скоро добрались до дома. Там были Грейс, Конни, одна из девочек Мартиндейл, Уинфилд Скотт Борденер, Фредерик Уильям Кляйн и Сэмюэл Брок, родич Грейс из Уильямспорта, который приехал в Форт-Пенн, чтобы показать, что все обиды в прошлом. Молодежь приблизительно одного круга уселась за обильно уставленный закусками стол в половине десятого. Примерно час, с десяти до одиннадцати, они пели песни и под фортепианный аккомпанемент Грейс и Скотти Борденера спели все, что знают, а когда репертуар был исчерпан, перешли к игре в поцелуи. Грейс и Фрица Кляйна не было в столовой дольше других. Фриц, который уже позже, возвращаясь домой, хвастался, что Грейс Колдуэлл принялась целоваться взасос, едва он прикоснулся к ней губами, пребывал на вершине блаженства, когда в дверь туалета, где они уединились, постучала Конни и объявила, что ко входу в дом только что подъехал экипаж мистера и миссис Колдуэлл.