А другой мне не надо - Татьяна Булатова Страница 22

– Дверь в парилку не забудь закрыть, чтоб до завтра осталось, – напутствовал жену Николай Николаевич, инспектируя стол. – А чего сало не нарезала?

– Нарезала, – огрызнулась Жанна. – Холодильник открой, слепота куриная.

Сняв очки, Мельников укоризненно посмотрел на Жанну, но ничего не сказал и обратился к Гольцову:

– И вот так, Анатолий, у нас всегда. Не успеешь в бане кайф поймать, как тебе его в твоем же доме и сломают.

– Не гунди, Колек, – пропела Жанка и, прихватив банное полотенце, проскользнула в дверь.

– С легким паром! – крикнул ей вдогонку Анатолий и уселся ровно на то место, где совсем недавно восседала Мельникова.

– Пива хотите? – предложил Николай Николаевич и включил аэрогриль. – Конечно, по-хорошему бы надо шашлык жарить на улице, но после бани как-то не хочется. Все-таки ленив стал современный человек. Казалось бы, сделай два шага: вот мангал, вот дрова, можно угли из печки вытащить, чтоб не ждать. Но нет. Мы пойдем другим путем… Кстати, а где ваш телефон, который вы так оберегали? Звонил?

Гольцов поискал взглядом трубку, обнаружил ее лежащей на камине и проверил вызовы: «Анюта моя».

– Аня звонила, – доложил он Мельникову. – И писала: «Толя, я дома. Ложусь спать. Не перезванивай, у меня все в порядке. Целую».

– О чем я вам и говорил! – торжествующе отозвался Николай Николаевич: «Не перезванивай. Целую».

– А что в этом особенного? – Анатолию стало тревожно.

– Что? – ухмыльнулся Мельников. – Напугались?! (Гольцов нервно сглотнул.) Не бойтесь, Анна Викторовна у вас не по этой части. Образцовая жена. Так ведь? – Анатолию снова послышалась в голосе Николая Николаевича ирония. – Можете не отвечать, дорогой мой человек. И так вижу: вы ревнивец и подкаблучник одновременно. Ваша супруга может вами гордиться! – Мельников осклабился.

– Вами тоже, – промычал Гольцов в ответ.

– Хотя я не ревнивец, – тут же внес коррективы Мельников, – я сторонник усиленного доверия.

– Усиленного доверия? – переспросил Анатолий. – Это как?

– Скажу проще. – Николай Николаевич поправил очки: – Я сторонник длинного поводка.

– Доверяй, но проверяй, – усмехнулся Гольцов.

– Не совсем. Проверяй незаметно. Никогда не видели, как собак тренируют идти рядом? Есть такой прием: длинный поводок бросают на землю, дают команду «Рядом!», и собака идет послушно, хотя никто ее не держит. Так же и с женщинами, – в глазах Мельникова вспыхнул недобрый огонек. – Пусть думают, что свободны. Но мы-то знаем: поводок есть! Просто он, подчеркиваю, длинный.

Образ поводка, используемый Николаем Николаевичем, вызвал в душе Анатолия бурю противоречивых чувств. С одной стороны, по-мужски, он был солидарен с Мельниковым. Чего скрывать, недоверие к женщинам – типичная черта мужского характера. С другой – неприятно резало слух сравнение жены с сукой на поводке. Во всяком случае, об Анне в таком ключе Гольцов категорически не мог думать.

«Дрессировщик гребаный», – хотелось выругаться Гольцову, но вместо этого он предложил хозяину помощь.

– Вы наш гость, Анатолий, – церемонно ответил Мельников и установил решетку с мясом в разогретый аэрогриль. – Ваша задача – получать удовольствие. Поэтому – отдыхайте после бани. Пейте пиво. Не хотите пива – пейте чай. И ждите, пока явится наша хозяйка.

– Тогда я покурю. – Гольцову просто не терпелось выскочить на улицу из сгустившейся в комнате духоты. Причем он прекрасно понимал, дело было не в температуре воздуха в помещении, дело было в психологическом дискомфорте, в котором он находился с того самого момента, как Николай Николаевич начал излагать свои взгляды на взаимоотношения мужчин и женщин. «От Жанки нахватался», – сделал попытку оправдать Мельникова Анатолий и сам себе не поверил. Рассуждения Жанны часто были пошлы и откровенно скабрезны, но они были лишены второго, иезуитского смысла, которого было хоть отбавляй во всех словах ее мужа. Мельникова была как-то честнее, что ли. А здесь, за внешней интеллигентностью, аристократическими очками и спокойным назидательным тоном, скрывался серый кардинал, неуловимый агент-провокатор.

– Курите здесь, – попытался остановить гостя Николай Николаевич и показал рукой на камин: – Отличная тяга!

– Нет, я на улице, – отказался от предложения Гольцов и выскочилкак ошпаренный, даже не дослушав слова Мельникова о том, что своим желанием покурить на свежем воздухе Анатолий напоминает ему инсулинозависимого диабетика, который ест ложками чистый сахар.

Оказавшись один на один с самим собой, Гольцов выдохнул с облегчением и с сочувствием подумал о Жанне: «Наверное, она с этим занудой повеситься готова!»

Странно, раньше ничего подобного он в Мельникове не замечал. Наоборот, практически все, что изрекал Николай Николаевич, казалось ему истиной в последней инстанции. Даже Анна, помнится, над ним посмеивалась. «Толя, – предупреждала она супруга, – раскрой глаза. Старше не значит умнее». «Перестань!» – бросался на защиту товарища Гольцов, даже не допуская мысли, что в чем-то его Анюта действительно права. «А если просто стареет?» – попробовал он объяснить изменения, обнаруженные в Мельникове, и расчувствовался: Николая Николаевича стало жалко. Вспомнилось знаменитое «Акела промахнулся!». Анатолий заспешил в дом.

– Поднимусь на второй этаж, – сообщил Николай Николаевич. – Включу фумитокс, а то вас комары загрызут.

«Какой заботливый», – тепло подумал о нем Гольцов и от нечего делать уставился в окно. Увидев, что в бане погас свет, он обрадовался: скоро за стол… Чтобы убедиться в этом, взглянул еще раз – и оторваться от вновь засветившегося в темноте окошка уже не смог.

Где Мельникова набралась этих манерных поз, догадаться было нетрудно. Они в принципе ничем не отличались от того, что можно было увидеть в самом обыкновенном порнофильме или в дешевом журнале определенного содержания. Но здесь, на расстоянии от силы четырех-пяти метров, эти позы обладали совершенно иной привлекательностью.

Жанна поднимала руки, делая вид, что проверяет, чисты ли подмышки, трогала свою грудь, вставала боком, изгибалась, нагибалась, лихо орудовала мочалкой, заставляя Гольцова следить за каждым своим движением. И как бы она ни делала вид, что совершенно не озабочена тем, видит ли ее в данный момент смотрящий из окна, было очевидно: у спектакля существует прямая адресация. И Анатолий это понял и отреагировал так, как, должно быть, в этой ситуации отреагировал бы каждый, пусть он хоть трижды влюблен в собственную жену.

Возбуждение неимоверной силы охватило Гольцова. По сути дела, Жанна была вторая женщина, которую он видел обнаженной. До этого была только Анна.

Анатолий почувствовал себя виноватым перед женой: в нем словно проснулся воспитанный мальчик, который точно знал, что подглядывать нехорошо, но именно поэтому не мог оторваться от дыры в заборе, или от замочной скважины, или, вот как сейчас, от светящегося в темноте окна.