Бумажное небо - Валентин Холмогоров Страница 22

Лишь в популярных фантастических фильмах взлом чужого компьютера сопровождается красочными спецэффектами вроде вспыхивающих на дисплее разноцветных надписей и взрывающихся по какой-то таинственной причине мониторов. На деле же сторонний зритель, окажись таковой в одной комнате с работающим хакером, наверное, помер бы от скуки и тоски, придя в конечном итоге к закономерному выводу: наблюдать за дремлющей черепахой, пожалуй, намного интереснее. Самым значимым событием в течение нескольких последующих часов для Максима было посещение туалета. Все остальное время он сидел, уставившись в экран, по которому неторопливо ползли белые строчки текста на черном фоне терминальной консоли.

Соединившись с управляющим сервером через промежуточный узел, чтобы замести следы, Максим отдал бэкдору команду просканировать доступное сетевое окружение и, отыскав там несколько открытых на запись папок, заразил и их – на случай, если его присутствие в чужой сети будет внезапно обнаружено. Затем он скопировал себе всю электронную переписку с бухгалтерской машины, скачал содержимое директорий со счетами и договорами, загрузил на свою машину все найденные на инфицированном компьютере таблицы Excel и документы Word, заглянул напоследок в общий для всех сотрудников фирмы файловый обменник и выгреб его подчистую. Чтобы не оставлять ненужных следов, подчистил системные журналы, в которые Windows имеет привычку записывать сведения о происходящих на компьютере событиях, а потом отдал троянцу команду самоудаления. Все это заняло у него чуть менее шести с половиной часов.

Успех операции кружил голову, наполнял сердце небывалым восторгом и эйфорией. Едва на анонимный счет команды «CrUnCh» упали честно выплаченные заказчиком две тысячи долларов, Мегазоид запрыгал до потолка от счастья, и Максим начал опасаться, что его отнюдь не перепелиная туша в конце концов проломит пол и отправится в гости к соседям, проживающим этажом ниже.

– Нужно устроить праздник! – улыбаясь от уха до уха объявил толстяк. – Шельма, метнись в обменник и в магазин, возьми вискаря, ветчины там какой-нибудь на закуску, в общем, сам сообразишь. Сегодня гуляем. Фрикадельку свою позвать не забудь.

– Хочешь сказать, она теперь тоже член команды? – на всякий случай уточнил Максим.

– Хочу сказать, что она теперь сиськи команды, – ответил Мегазоид и радостно заржал. – А члены команды – это мы с тобой. Но девка она умная, по любому. Так что зови.

За вискарем пришлось бегать дважды: первую порцию команда опустошила с упоением заблудших в пустыне туристов, погибающих от жажды. Мегазоид врубил на двухкассетнике музыку и травил анекдоты, Фрикаделька сидела в кресле с бокалом в руке, расслабленно откинувшись на спинку и поджав под себя ноги. Она довольно улыбалась и жмурилась от плывущего клубами к потолку сигаретного дыма. А Максим ловил кайф – он никогда до этого не чувствовал себя столь уютно и хорошо, как сейчас и здесь, в компании своих друзей.

Виски окутал теплым одеялом, он чувствовал, что эти люди вокруг настроены на ту же мягко покачивающую его волну, что они понимают его с одного-единственного слова, и слово это – «единомышленники». Из похрипывающих динамиков плакал о беззащитных шипах белых роз Юра Шатунов, а на лице Максима сама по себе расплывалась счастливая улыбка.

Толстяк набулькал очередную порцию янтарной жидкости в бокалы, затем достал из-за пазухи длинную темную «беломорину» с завязанным конфетным бантиком хвостом и щелкнул зажигалкой. Запахло осенью, парком с припорошенными золотисто-красным клёном аллеями, по которым звонко бегает смешливая детвора, а усталые дворники жгут на газонах опавшую листву.

Толстяк протянул Максиму папиросу бумажным мундштуком вперед, тот затянулся, задержав дыхание. Легкие обожгло густым и горячим, Максим закашлялся.

– Слушай, Шельма, – уронил ему на плечо горячую и тяжелую руку Мегазоид, дыхнув в лицо благородным солодовым перегаром. – Вот скажи мне, почему ты – Шельма?

– Потому что моя фамилия Шельт, – ответил он, – Макс Шельт.

Голова Максима наполнилась вязким влажным туманом, а язык словно набили ватой, слова давались ему сейчас с некоторым трудом.

– А ты знаешь, что такое Шельт? – спросил Мегазоид и вновь глубоко затянулся, распространяя вокруг себя терпкую волну ароматов осеннего парка. В папиросе что-то оглушительно щелкнуло, выстрелило яркой стремительной искрой.

– Ну?

– Шельт, Макс, это первое и самое главное из материальных облачений монады, – назидательно произнес Мегазоид. – Монада создает его из энергии и ментального пространства пятимерных миров, потому шельт является одновременно и вместилищем монады, и ее личностной сутью… Именно шельт использует монада, когда погружается в нижние слои Шандакара…

– Чего? – растерялся Макс.

– На, затянись еще разок, тогда поймешь, – посоветовал Мегазоид и снова протянул ему слабо дымящийся косяк.

Максим затянулся, вновь закашлялся и звонко икнул, вызвав у толстяка приступ истерического смеха. Глядя на него, Макс и сам не удержался, захохотал, поминутно икая, чем распалил заразительную веселость Мегазоида еще больше. Глядя на своего приятеля, Максим уже не мог справиться с накатившей на него лавиной неудержимого веселья, ему не хватало дыхания, а он всё продолжал хохотать, пока слезы не хлынули из глаз.

– Был когда-то такой писатель, Даниил Андреев… – похрюкивая и стараясь снова не заржать, принялся объяснять свои странные философские выкладки Мегазоид, но внезапно передумал и устало махнул рукой. – Ладно, чувак, забей.

Максим забил. Стало удивительно, безумно легко. Его подхватило густой волной, состоящей из искрящегося запаха прелой листвы, и куда-то повлекло, стремительно и неотвратимо. Прошлое смешалось с будущим, став настоящим, и ему показалось вдруг, что вот этот, этот самый момент и есть момент истины, ведь именно он решает все. Еще немного, и ему должно было открыться значение той самой истины, в бесконечно тянущемся моменте коей он сейчас пребывал, но сокровенное знание почему-то все время ускользало, как ускользает песок сквозь пальцы, как ускользает время, что, оказывается, есть лишь абстрактная величина, отделяющая «сейчас» от «никогда»…

А потом он закрыл глаза и снова увидел тот таинственный город, тянущий хищные щупальца стеклянных небоскребов в небо. Небо, похожее на лист тонкой папиросной бумаги, на которой и нарисован тот самый город тусклыми акварельными красками.