Привет, Джули! - Вэнделин Ван Драанен Страница 22

— Но...

Мама взяла меня за руку.

— Милая, прости, если это расстроило тебя. Нам всегда казалось, что ты знаешь.

— А как же двор? Почему дома мы убираемся, а там нет?

Папа нахмурился и ответил:

— Когда мы подписывали договор ренты, он заверил нас, что будет сам чинить забор, приводить в порядок двор и стричь кустарник. Очевидно, это никогда не произойдет. — Он покачал головой. — Ми не можем сами это сделать, новый забор стоит очень дорого. Я не могу вкладывать такие деньги в то, что нам не принадлежит. К тому же это дело принципа.

— Но мы живем здесь, — прошептала я, — и все это выглядит так ужасно.

Папа внимательно посмотрел на меня.

— Джулианна, что случилось?

— Ничего, папочка, — ответила я, но он понял, что эго неправда.

— Милая, — шепотом попросил папа, — расскажи мне.

Я понимала, что будет, если я расскажу, но не рассказать не могла. Он так на меня смотрел. Так что я собралась с силами и сказала:

— Лоски все эти годы выбрасывали мои яйца, потому что из-за грязи на нашем дворе они боялись заразиться сальмонеллой.

Папа заявил:

— Но это же глупо!

А вот у мамы перехватило дыхание:

— Что? — воскликнула она. — Пэтси это сказала?

Я опустила глаза.

— Нет, Брайс.

— Но они же, наверное, обсудили это всей семьей! Мальчик же не сам это придумал! — Мама сейчас выглядела так, словно ее вот-вот должны были казнить. Она закрыла лицо руками и сказала: — Я не могу так больше! Роберт, надо что-то делать!

— Трина, ты же знаешь, я делаю все, что в моих силах. Мне жаль, что двор в таком состоянии, мне жаль, что все так сложилось. Я тоже не о такой жизни мечтал, но порой нужно приносить что-то в жертву благому делу.

Мама посмотрела на него и сказала:

— Но это вредит нашей семье. Твоя дочь страдает, потому что мы не можем привести в порядок наш двор.

— Это не наш двор.

— Как ты можешь так говорить? Роберт, очнись! Мы живем здесь двенадцать лет! Если мы хотим когда-нибудь иметь собственный дом, отдать детей в колледж или выполнить другое обещания, которые дали друг другу, мы должны перевести его в государственный пансионат.

Папа вздохнул и прошептал:

— Мы уже много раз это обсуждали, Трина. И ты всегда соглашалась, что для него будет лучше остаться в Гринхэйвене.

Я хотела воскликнуть: «Подождите! О чем вы говорите? О ком вы говорите?» Но разговор принял такой серьезный оборот, что вмешиваться я не решилась. А вскоре они уже так ругались, что вообще забыли о моем существовании.

И вдруг у меня в мозгу что-то щелкнуло. Все встало на свои места. Они говорили о папином брате. Моем дяде. Дэвиде.

Для меня дядя Дэвид был всего лишь именем. Родители рассказывали о нем, но я никогда его не видела. Я знала, что папа навещает его, но не знала когда. Он никогда об этом не говорил.

А еще папа считал, что мы не должны никому рассказывать о дяде Дэвиде, потому что он умственно отсталый.

— Люди могут сделать неправильные выводы, — говорил он мне. — Они ошибочно могут решить, что и с тобой что-то не так. Поверь мне, я знаю.

Так что мы об этом не говорили. Ни дома, ни с друзьями. Дяди Дэвида словно и не существовало.

До сегодняшнего дня. Он вдруг стал таким реальным, и из разговора родителей я поняла, что именно из-за него мы не можем позволить себе собственный дом, именно из-за него у нас нет хорошей машины и модной одежды. Именно из-за него над моими родителями всегда витало какое-то смутное беспокойство.

И зачем я заговорила про двор? Я никогда не видела, чтобы мои родители так ругались. Никогда. Я хотела вскочить и закричать: «Остановитесь! Прекратите! Вы же любите друг друга!» Но я только сидела и тихо плакала.

Внезапно мама прекратила орать и прошептала:

— Мы не должны делать этого при ней!

— Прости, Джулианна, — сказал папа, беря меня за руку. — Не плачь. Ты ни в чем не виновата. Мы решим эту проблему, я обещаю.

Вечером родители по очереди заходили ко мне поговорить. Папа рассказало своем брате, о том, как он любит его, и о том, как обещал родителям всегда заботиться о нем. Мама сказала, как она любит папу за его силу и доброе сердце, а еще она сказала, что нужно уметь ценить то, что имеешь. Я все время плакала, а потом мама поцеловала меня и прошептала, что больше всего она благодарна судьбе за то, что у нее есть я.

Мне было жаль отца. И маму тоже. Но я была очень счастлива, что именно они мои родители.

Утром, пока я ехала в школу на своем ржавом велосипеде, я дала себе обещание, что как только вернусь домой, сразу же займусь двором. Собственный или нет, это был наш дом, я и собиралась сделать жизнь в нем лучше.

Однако одно дело мечтать, а другое — делать. Сначала мне пришлось полчаса рыться в гараже в поисках молотка, коробки с гвоздями, пилы и садовых ножниц. Следующие полчаса ушли на то, чтобы решить, с чего начать. Весь двор зарос кустарником, но как насчет того, что у забора? Выдрать его, или лучше просто подстричь? А что с самим забором? Снести его или починить? Может, стоит убрать его со стороны фасада, а по бокам забить досками?

Чем больше я размышляла, тем безумнее казалась мне моя затея. Зачем стараться? Это ведь не наша собственность. Мистер Финнеган должен сам все починить.

Но потом я вспомнила мамины слова. Какие-то кусты и дыры в заборе не остановят главное мамино богатство! Конечно, нет!

И я принялась за работу.

Через полчаса стало ясно, что подстригать кустарник совсем не так легко, как казалось. Чем дальше в глубь двора я продвигалась, тем толще становились ветки и тем тяжелее было их отрезать. Ломаясь, они издавали противный громкий звук. Было даже смешно. Куда же мне складывать отрезанные ветки?

Когда мама вернулась домой, она попыталась отговорить меня от задуманного, но я не поддалась. Нет-нет-нет! Я уже подстригла два приличных куста, и скоро она убедится, что двор может выглядеть очень даже неплохо.

— Это упорство у тебя не от меня, — сказала мама, а потом принесла мне стакан сока и поцеловала в щеку. Мне вполне достаточно!

К концу первого дня я развела во дворе еще больший хаос. Если вселенная образуется из хаоса, то я была на верном пути. По крайней мере, я пыталась убедить себя в этом вечером, когда, смертельно уставшая, плюхнулась в кровать.

На следующий день я с новым рвением старалась приблизить рождение моей вселенной, и тут услышала глубокий голос:

— А ты всерьез взялась за дело, юная леди.

Передо мной был дедушка Брайса. Я встретила его на улице лишь однажды, но не раз видела в окне гостиной или машины. Для меня он всегда был только темноволосым мужчиной за стеклом. И теперь, когда он стоял у нашего забора, у меня возникло ощущение, словно это герой фильма вышел из телевизора и заговорил со мной.