Очищение - Софи Оксанен Страница 22

Когда осенью 1939 года балтийских немцев пригласили в Германию, одна из школьных подруг сестер пришла попрощаться. Она собиралась лишь съездить и посмотреть на страну, которую никогда не видела, и по возвращении обещала рассказать, какая она, эта Германия, на самом деле. На ее проводах внимание Алиде было приковано к тому, как рука Ханса обвивалась вокруг талии Ингель и затем оглаживала ее живот. Воркование слышалось даже во дворе, и Алиде только стискивала зубы.

Эта картинка — распухающий живот Ингель и рука Ханса, обнимающая ее за талию, — беспрестанно мучила Алиде, дни и ночи, во сне и наяву, и не давала ей думать ни о чем другом. Никто из них троих не обращал внимания на то, что на лбу их родителей появились морщины, что свидетельствовало о каких-то заботах. Морщины не только не исчезали, а напротив все углублялись. Они не замечали также, что их отец внимательно наблюдал за закатом солнца, каждый вечер на краю поля курил трубку и вглядывался в небосвод, словно ища какие-то знаки, рассматривал листья клена, вздыхал, усиленно читал газеты, слушал радио, потом снова возвращался послушать птиц.

В 1940-м наконец родилась девочка, Линда. Алиде едва не сошла с ума. Ханс качал ребенка, глаза Ингель светились счастьем, в то время как в глазах Алиде стояли слезы, а глаза их отца совсем исчезли в складках морщин. Он начал запасать бензин и менять деньги на серебро и золото. В городе появились очереди, впервые за все время, и в магазинах пропал сахар. Ханс не запылал любовью к Алиде, хотя ей удалось трижды добавить в его еду свою кровь, однажды даже текшую во время полной луны. В следующий раз она попробует подлить мочу. Бабка Мария сказала, что в некоторых случаях моча действует успешнее.

Ханс начал вести тихие, уединенные разговоры с их отцом. Может, они не хотели волновать женщин и поэтому не говорили при них о знаках приближающихся испытаний, а может, и говорили, но ни одна из сестер не обратила внимания на их слова. Хмурость отца не беспокоила дочерей, ведь он был старым человеком, который боялся войны. Питомцы свободной Виру не придавали этому значения. Они не совершали никаких преступлений, что же в таком случае может им грозить? Лишь когда во всей стране появились войска Красной армии, они испугались того, что их будущее может оказаться под угрозой. Баюкая ребенка, Ингель шептала сестре, что Ханс стал крепче обнимать ее и, лежа рядом с ней, всю ночь сжимает ее руку, причем крепость его объятий не слабеет даже когда он засыпает, что казалось ей странным. Ханс сжимал ее в объятиях, будто боялся, что она может ночью исчезнуть. Алиде слушала Ингель, хотя голос сестры словно пронизывал ее насквозь. В то же время она чувствовала, что ее одержимость слегка слабеет, и на смену приходит другое — страх за Ханса.

Однако ни одна из женщин уже не могла не понять, что происходит в действительности, когда они приехали в полупустой город и услышали оркестр Красной армии, исполнявший военные марши. Ханса не было с ними, он не осмеливался появляться в городе и не хотел, чтобы сестры туда ездили. Сначала он перешел спать в маленькую комнатку за кухней, со временем стал проводить в ней дни, и наконец ушел в лес, чтобы там скрываться.

Недоверчивый смешок передавался из города в город, из деревни в деревню. Фразы «Бороться за великое дело Сталина» и «Ликвидируем безграмотность» вызывали бесконечные насмешки, никто не мог представить, что это все всерьез. Особенной темой для анекдотов стали офицерские жены, которые в нелепых ночных рубашках расхаживали по деревням, появлялись на танцах и на улицах, а также солдаты Красной армии, счищавшие кожуру с картошки ногтями, так как не привыкли пользоваться ножом. Кто бы мог всерьез принять подобный народец? Но вскоре начали исчезать люди и смех стал горьким. Анекдоты начали затверживать как молитвы, мужчин и детей вылавливали и грузили в машины. Отца сестер схватили на окраине деревни, мать исчезла неизвестно как и когда. Дочери, придя в дом, увидели его пустым и заголосили от горя. Собака не переставала ждать хозяина, она тоскливо выла у ворот, пока не околела. На улицу боялись высовываться, по земле полились потоки скорби. Углы вырытых в родной земле могил проседали, что предсказывало новые смерти в семьях. Гул войны шел по всей стране и каждый взывал к Иисусу, Германии и старым богам, прося помощи. Алиде и Ингель спали теперь в одной постели, держа под подушкой топор — скоро настанет их черед. Алиде хотела было сама скрыться, но единственным, что ей удалось спрятать, был велосипед Ингель фирмы «Доллар», на котором был изображен американский флаг. Ингель говорила, что настоящая эстонка никогда не оставит свой дом и скот, что бы ни случилось, даже если в дом войдет целый батальон. Она бы показала им, какова гордость женщин Виру. Одна из сестер всегда бодрствовала, пока другая спала, а на ночном столике лежали Библия и изображение Иисуса. В эти долгие часы бодрствования Алиде вглядывалась в полыхающую красным ночь и порой, глядя на светлую голову Ингель, размышляла, не убежать ли ей одной. Может, она так бы и сделала, если бы Ханс не дал ей перед уходом задания: позаботься об Ингель, ты ведь умеешь. Она не могла обмануть его доверие, ей нужно сохранить его уважение. Поэтому она начала со всей тщательностью прослеживать военные новости из Финляндии, как это раньше делал Ханс. Ингель же отказывалась читать газеты, она доверяла молитвам и строкам Юхана Лийва:

Родина, с тобою я несчастлив,

Без тебя несчастней во сто крат.

— Не уехать ли нам отсюда, пока не поздно? — осторожно предложила Алиде.

— Куда? Линда еще очень мала.

— Не уверена насчет Финляндии, Ханс считает, что лучше в Швецию.

— Откуда ты знаешь, что он думает?

— Он может приехать вслед за нами.

— Я из своего дома никуда не поеду. Скоро ветер сменится, запад придет к нам на помощь. Мы продержимся до того времени. В тебе так мало веры, Алиде.

Ингель оказалась права. Они продержались и освободители пришли. В страну с маршем вошли немцы, рассеялся дым от горящих домов, небо снова сделалось ясным и синим, облака — белыми, земля — черной, все вернуло естественный цвет. Ханс смог возвратиться домой. Их страшный сон кончился, теперь плохо стало другим. Коммунисты притихли и побледнели. И так как транспорт давно не работал, они отступали пешком, на своих двоих. Ханс оседлал лошадь и отважно отправился получать назад флаги «Молодежи страны», «Переходящий приз сеятеля», бухгалтерские документы и другие бумаги, которые пришлось отвезти в город, так как после прихода «красных» их общество закрыли. Вернулся он из города светло улыбаясь, в городе все оказалось отлично, немцы вежливые, атмосфера прекрасная, слышны звуки гармошки. Негнущиеся деревянные башмаки женщин бойко постукивают. Основана «Всеобщая помощь Эстонии», чтобы поддержать и накормить семьи, кормильцы которых были мобилизованы в Красную армию. Все должно было образоваться: все вернутся домой — отец и мать, все пропавшие — и поля по-прежнему заколосятся. Ингель выиграет все возможные овощные конкурсы, они будут участвовать в осеннем пиру, а когда через несколько лет сестры состарятся, то примкнут к «Обществу женщин страны». Возвратится домой отец, Ханс начнет планировать вместе с ним расширение полей. А сейчас Ханс примет участие в кампании по возделыванию табака и сахарной свеклы. И тогда будет вдоволь сиропа из сахарной свеклы и Ингель не придется кривить свой хорошенький ротик из-за сахарина. А также Алиде, — добавил он. Ингель мед его речей превратила в улыбку и начала обдумывать рецепт для выпечки лучших эстонских пряников на сиропе из сахарной свеклы. Вместе с Хансом они снова впали в любовный угар, в котором пребывали раньше, в то время как Алиде пришлось вернуться к кошмару своих ревнивых мук.