Хост пожарче - Мария Назарова Страница 22

– Поля! – откуда-то с неба прогремел мужской бас. Я лихорадочно подняла голову, чувствуя подкатывающее к горлу ощущение полного сумасшествия, но ничего там не увидев, направилась дальше. Однако, сделав всего полшага, вдруг со всей силы врезалась в теплое мужское тело.

– Ой, простите, я случа… – начала вдруг извиняться я, но тут же с криком отскочила. Рядом со мной выросло странное человеческое тело, возвышающееся габаритами приличного кинконга. Это был герой романтической Юлиной трилогии – ученик физмата– Юра.

– Ты чего? – он с улыбкой подал мне руку. Осмотревшись по сторонам, я заметила, что сижу перед ним на пятой точке, на которую от неожиданности только что шлёпнулась.

– Я чего? Это ты чего? Делаешь ты чего? Ты, кажется, в следующем доме живешь?

Да, мне посчастливилось жить с этим купидоном в соседних домах, чем я, кстати, вызывала жуткую ревность живущей в полутора остановках от нас влюбленной подруги.

– Я к тебе. Ты так быстро убежала сегодня, что-то случилось?

– Юра, ты болен? Ты гулял с Юлей.

– Я знаю, но это и вызывает у меня вопросы. Я перешел в нашу Гимназию только в этом году, поэтому не мог иметь возможности с тобой пообщаться ранее. Я часто хотел к тебе подойти, но ты встречалась с Жорой. Вы расстались неделю назад Я хотел подойти сегодня и пригласить тебя поужинать где-нибудь, но не нашел, а позже узнал от твоих одноклассников, что вас отпустили раньше… Я ведь тоже интересен тебе, вы с подругой так часто проходите мимо. Я нередко замечал твой кроткий взгляд. Я улыбался тебе, но ты почему-то не отвечала. Я даже хотел пригласить тебя танцевать на новогодней дискотеке, и у меня уже почти получилось, но из-за громкой музыки, ты не услышала моих слов, зачем-то указала мне пальцевм на свою подругу и весь вечер танцевала с Жорой…

– Стоп! – лихорадочно прервала я этот вздор.

Да этого же быть не может! Я протерла глаза, чтобы убедиться в реальности происходящего. К сожалению, никаких признаков видимого несоответствия действительности, кроме комичности ситуации, я найти не могла. А ведь верно, на протяжении полутора лет я любила одного человека – одноклассника Жору. Мы были неразлучны, пока я не узнала, что он мне изменил с Лизой. После этого во мне взыграло отвращение к возлюбленному. Кроме того, я была готова его убить! Но вместо этого просто возненавидела ее, Лизу. Весь праздник Нового года я действительно танцевала тогда еще с Жорой и после вечера он уговаривал меня пойти к нему, но я отказалась, сославшись на занятость, чем его очень разозлила… В тот же вечер ко мне подходил Юра, но его жужжание в свете ночной дискотеки я не заметила так же, как и его вопроса, который попросту не услышала. Но улыбки… Юля часто замечала, что он улыбается, когда мы проходим. Но нет, эти улыбки не могли быть адресованы мне…

– Поленька, не молчи. Если я слишком навязчив, просто скажи мне это, я исправлюсь. Просто скажи, в чем именно я не прав. Поля, поговори со мной!

– Уйди, – в остолбенении я прошептала сквозь стиснутые зубы.

– Полина, но нам надо поговорить. Я ждал тебя здесь сорок минут. Ты не можешь просто так уйти.

– Я могу даже больше, чем ты думаешь! – сама не понимая, что говорю, закричала я. – Не трогай меня! – не сбавляя тона, продолжала истерить я, захлопывая подъездную дверь.

Этого быть не может! Жарова… она мне этого не простит. Слезы предательски ручьем полились из моих глаз. А в голове субтитрами плыли Юлины цитаты: «мне хотелось одного – мельком проскользнуть по его пальцам», «…единственное, что царит в моей голове, – это чувства!» «…Он был желанен, но молчалив»

… Эти три этажа лестницы казались вечной каторжной дорогой. Я добралась до квартиры и вставила ключ в замок. Настоящей пыткой было для меня повернуть три раза проклятый несносный металлический ключ…Второй замок… тот вовсе меня не слушался. Я вставляла ключи пять раз, лихорадочно поглядывая в подъездное окно – Юра все еще стоял. Тогда я закричала, закрыла лицо руками, и, о чудо, дверь отворилась сама… впуская меня. Первым встречающим была озлобленная мама.

– Мамочка, я люблю тебя, только тебя, – с этими словами я бросилась в ноги маме.

– Ты пьяна?! Встань с колен, нечего протирать лестничную клетку! Марш в квартиру!

– Стой! А ну-к а, дыхни!

– Мама, отстань…

– Отстань? Ты как разговариваешь с матерью? И почему телефон не брала, где ты была целых 4 часа? Ну-ка, марш к отцу, будешь отчитываться за утренний скандал!

– Отпусти меня, пожалуйста, – обессиленно прошептала я, причем обращаясь при этом не к маме, а к какому-то потустороннему бесу, потому что, кроме повышенного голоса, мама ко мне никаких физических сих не прикладывала и вовсе меня не держала.

В гостиной на белом кожаном диване вальяжно сидел мужчина пятидесяти пяти лет с коротко стриженными волосами, с умеренно большим мужицким носом, тонкими губами и с невероятно умными карими глазами, одетый в строгий деловой костюм темно-болотного цвета и обутый в черные лаковые туфли. И это был мой отец.

– Любому подсудимому дается объяснительное слово. Чтобы растопить сердце прокурора, провинившемуся дается около пяти минут. Тебе даруется два часа. Стоит ли говорить, что это время аннулируется за счет отсутствия явки, – попытался изобразить из себя сурового судью отец.

– Пап, о чем ты, я просто…

– Не надо. Лишаешься всех карманных денег на месяц! – сорвался на крик отец.

– Что? Пап, у тебя своя строительная компания. Бизнес идет в гору, и лишать меня того, в чем я каждодневно остро нуждаюсь, крайне глупо! Да и к тому же, разве не имеет человек право проснуться не с той ноги? Разве может этому следовать такое жестокое наказание? А знаешь, почему ты такой? Потому что Бог не оберегает тебя, ты не веришь в него, не жертвуешь ему подати. Из-за этого ты так несчастен. А свое несчастье срываешь на других! – уже сквозь слезы нервно оттараторила я и, прорвавшись через длинный коридор, заперлась в своей комнате, где и провела весь вечер и ночь, не выйдя ни разу. До меня доносились разъясненные крики родителей: мама обвиняла отца, что он не провел со мной воспитательной беседы. Папа же, наоборот, возражал маме, что только наказание имеет действенный смысл. Но мне было все равно, кто что из них говорит: мне надо было где-то достать пятьсот долларов, ведь моя жизнь только начала налаживаться, я не могу отказаться от Бога сейчас, к тому же я уже дала слово Дарине…

Что делать ночью глубоко раненному подростку? Ситуация имеет три исхода: плачевный – суицид во всех его траурных красках; но, будучи человеком слишком влюбленным в жизнь, решиться на столь опрометчивый поступок я просто не могла; невозможный – приложить усилия и уладить все навалившиеся проблемы, однако в силу возраста и темперамента ни один тинейджер не совершит подобный выбор; и нейтральный – поделить горе с самым терпеливым и надежным собеседником – личным дневником.

Недолго думая, я выбрала вариант номер три, но, исписав пять страниц о происходящих со мною событиях, я так и не смогла найти утешения в плавных картинах своего тонкого почерка, и тогда мое сознание погрузилось в воспоминания об одной истории.