Врата жизни - Брэм Стокер Страница 22

Леонард был в ярости. Когда он понял окончательно, что собиралась сказать Стивен, было слишком поздно. И он был по-настоящему шокирован. Сильнее всего его поражало пренебрежение правилами приличия! Как только женщина осмелилась на такое бесстыдство! Кроме того, его гордость была задета. Почему его поставили в столь нелепое, унизительное положение? Он не был влюблен в Стивен, и она должна была знать это. Он не давал ей никаких оснований предполагать нечто иное. Она нравилась ему как соседка, подруга по играм и развлечениям, но какое право она имела требовать от него любви?! Гнев спровоцировал самые явные слабости его характера: Леонард чуть не расплакался от обиды, совсем по-детски, понимая всю недостойность таких слез. От этого его злость только усилилась. Стивен давно должна была понять его чувства и намерения, а она нарочно издевалась над ним, унижала его, как могла!

– Что ты за девушка, Стивен! – воскликнул он в откровенной досаде. – Ты всегда ставишь других в нелепое и унизительное положение! Выставляешь всех в дурном свете! Я думал, ты шутишь, но это скверная шутка! Честное слово, не могу вообразить, что я такого сделал, что ты решила сосредоточить на мне свой пыл. Я хотел только хорошего…

Если прежде Стивен испытывала страх, теперь, когда он говорил все это, ее охватил самый настоящий ужас. Дело было не в уязвленной гордости, не в унижении, а в чем-то более глубинном и неопределенном, таящемся в самых темных уголках ума и души. При обычных обстоятельствах ей бы захотелось высказать свои мысли и чувства, но теперь не было ясных мыслей, не было определенных чувств, мозг затопил поток смутных образов, обрывочных фраз и невнятных, спутанных эмоций, как будто множество людей заговорили разом, наперебой на неведомых ей языках. В горле пересохло, язык онемел. Ей хотелось отмщения, защиты, избавления, но она лишь стояла на месте, неподвижно и молча, терзаемая новыми для нее страданиями души, силясь осознать происходящее.

Самым унизительным было то, что ей хотелось успокоить человека, который нанес ей столь глубокую рану. Острая вспышка любви сменилась ясным пониманием простой и очевидной истины: она никогда не любила его по-настоящему. Если бы она любила, даже удар не мог бы разом покончить с ее чувствами, но теперь…

Она стряхнула все эти переживания и обрывки мыслей, как птица стряхивает воду с крыльев, отвага и сила духа возвращались к ней, а молодая, мощная природа побуждала ее переключиться на новую задачу, непосредственную, требующую немедленного решения. Красноречивым, женственным движением она прервала поток возмущения Леонарда, а когда он – неожиданно для себя – послушно остановился, сказала:

– Все ясно, Леонард! Нет нужды больше ничего говорить. Я уверена, что со временем ты, по крайней мере, увидишь, что не было причин для такого негодования! Я знаю, что поступила вопреки всем правилам и традициям, и я готова платить за это унижением и горькой памятью о нем. Но не забывай, что здесь мы одни и никто нас не слышит. Это останется тайной между нами. Тайной, которую никто даже не заподозрит, – она распрямилась и всем своим тоном, манерами, словами напомнила Леонарду, что необходимо вернуться к чувству долга джентльмена.

Это подействовало на него немедленно – он поспешил с извинениями, стараясь исправить ложное положение:

– Прости, Стивен, я…

Она остановила его жестом руки и продолжила:

– Нет нужды извиняться, если тут и есть чья-то вина, то моя. Это я пригласила тебя в это место и я начала этот прискорбный разговор. Я обращалась к тебе сегодня с разными просьбами, Леонард, добавлю одну, но важную: забудь обо всем!

И она пошла прочь, словно закончила давать указания прислуге. Леонард хотел ей ответить, принести извинения за чрезмерность своего возмущения. Хотя он и отказал ей в главном, ему хотелось сохранить достоинство. Теперь же он чувствовал себя пристыженным, маленьким и слабым. Ее внезапное величественное поведение, неожиданная перемена в манерах поразили и смутили его, лишив дара речи. Но было и еще кое-что, заставившее его умолкнуть. Никогда прежде Стивен не казалась ему столь прекрасной, привлекательной, как в этот момент. Она была не просто миленькой девушкой из провинции, а великолепной женщиной, обладающей таинственной властью. Леонард забыл в этот момент о детстве, о совместных играх. Девочка, с которой он привык обращаться по-товарищески, почти как с мальчиком, в одну секунду превратилась в манящее видение, в желанную, восхитительную даму, вызывающую трепет и уважение.