Я чувствую себя гораздо лучше, чем мои мертвые друзья - Вивиан Шока Страница 22

– Держи, это тебя.

Впервые он обращается к ней на «ты». Весь его вид излучает небывалую, обволакивающую доброжелательность.

– Твой друг звонит тебе… оттуда. Ну, ты понимаешь, из «Роз». Тот самый, что привозит нам вкусную пиццу.

Бланш кажется, что телефон обжигает ей ладонь. Голос молодой женщины ее не ждет. Он прорывается, пронзительный, прежде чем она успевает о чем-либо подумать. Вскочив с кресла, в котором спала, Бланш громко кричит в телефон:

– И откуда ты звонишь? Из Буэнос-Айреса, Монтевидео, Рио-де-Жанейро? Из дома престарелых «Роз», надо же! Ах да! Как я сразу не догадалась? Для поездки, а тем более для побега, нужен грузовик, не так ли? Ты вернулся за ним, но тебе не повезло, грузовик у меня! Не подумай, что я сделала это специально, я бы не стала удерживать тебя таким способом, я бы вообще не стала тебя удерживать. Это они решили взять грузовик. Ты их знаешь? Стан, Рене, Виктор и остальные… Те, с кем ты делился своими планами. Мои подопечные. Ты что, из полиции? Тебе не все равно, почему я нервничаю? Зачем ты звонишь? Ты хочешь нас поймать? Что, уже объявлена награда за поимку восьмерых стариков? Давай же излей свою желчь! И поговори со мной откровенно, хотя бы раз! Ты давно смотрелся в зеркало? И как, тебя не тошнит от того, что ты там увидел? Что? Что ты сказал? Истина не так проста, как кажется? Ты импровизируешь или подготовился заранее? Нет у меня истерики, и тебя вообще не касается, как наши дела, занимайся своими…

Ты знаешь, что они со мной.

Ты не желаешь им ничего плохого.

Ты звонишь не из-за них.

Бланш задерживает дыхание. Ей не удается вдохнуть. Словно у нее в гортани образовалась дыра. Голова кружится. Только не делай мне больно, не говори, что соскучился. Дыхание постепенно восстанавливается. Наконец-то.

– Ты звонишь не за этим. Не только за этим. Прошу тебя, я… у меня была не совсем простая ночь. Изъясняйся проще.

В едином движении, молчаливом и синхронном, как балет в замедленном действии, Станислас, Рене, Саша и остальные делают несколько шагов назад. Габриэль осторожно подтягивает к себе кресло Од. Они уже все знают.

– Эрик Эрналь. Так странно слышать от тебя это имя… Оно со стольким связано… Он… Эрналь явился в «Роз». Пожалуйста, начни с самого начала. Нет, молчи. Что?..

Голос проваливается в область солнечного сплетения, открыв в желудке кратер. Ноги Бланш становятся ватные, и она оседает на пол. Она превратилась в тряпичную куклу с длинным безвольным телом. Правая рука крепко сжимает маленький черный телефон.

– Значит… Он сказал, что мой отец жив. Макс жив. Такой была его фраза. Эрик Эрналь приехал в «Роз», чтобы это сказать.

Серебристые пятна – их все больше, они все ярче – заполняют все окружающее пространство, шум в ушах становится невыносимым. Нужно жить. Реагировать.

– Эрналь не разговаривал с полицейскими, приехавшими в «Роз». Он нашел тебя. Он говорил только с тобой. Он понял, что мы с тобой знакомы. Он понял, что мы хорошо знакомы.

Продолжай говорить. Думай о настоящем. Он и я, наша странная история, гостиничный номер и ночи, опрокидывающие дни. Его тело, твое дыхание. Бланш кажется, что ее внутренности обугливаются. Зачем этот мужчина, разговаривающий с ней сейчас, вернулся в дом престарелых, где она должна была находиться вместе с остальными, зачем он вернулся в ее жизнь, которую покинул без предупреждения? Она не понимает. Говори. Шевели губами.

– Эрик Эрналь приезжает в «Роз», чтобы сказать, что мой отец жив. И, судя по всему, умирает.

Только и всего?

Она не понимает, почему улыбается. Да, теперь ее губы растягиваются, это сильнее ее, уголки поднимаются, щеки расплываются в неловкой болезненной улыбке.

Спокойно. Расслабь челюсти, начинай дышать животом, постепенно распределяй дыхание: 20 процентов в животе, 60 процентов в грудной клетке, 10 процентов в горле – и все лишнее выйдет через голову… Ее учитель йоги повторял эту фразу, когда у Бланш начинался судорожный приступ. Дыши. Ее лицо разделяет линия нерва, превращая переносицу в электропилу.

Лицо Эрика Эрналя встает перед ее глазами. Бланш знает, что за ним прячутся другие лица, которые вот-вот появятся. Но ей необходимо ослабить узел, стягивающий шею, и Бланш делает свой выбор – бросается в ловушку и осторожно продвигается вперед, как если бы в реальности она шла по птичьим яйцам, настоящим хрупким яйцам, лопающимся при каждом ее шаге:

– Эрналь был… ровесником моей матери… Сегодня ему, получается… чуть меньше семидесяти. Он был другом нашей семьи.

Слова катятся впереди нее, и перед ними стелется дорожка из желтков разбитых яиц, скользкая, ведущая в прошлое.

– Он друг нашей семьи. Семьи, которая была у меня в детстве. Эрик Эрналь знал моего отца и… мою мать, он знал их обоих.

Нос отчаянно вибрирует, голос ее не слушается.

– Когда мой отец ушел, Эрналь продолжал нас навещать. Помогал по дому, всегда находилось, что починить, повесить полку, ввернуть лампочку, поменять кран… Он не пропал и после смерти Элен. Ты меня слышишь? Он продолжал интересоваться моей жизнью. Я тебе говорила, что мою мать звали Элен?

Ее голос звучит гнусаво, дыхание прерывается. Элен и Макс. Настоящая мешанина разбитых яиц в ее голове, желтая пена льется через край. Жаркая волна наполняет тело и, странным образом, приносит облегчение. Элен и Макс. Помолчав пару секунд, Бланш продолжает:

– Значит, Эрналь появился снова. Перед тобой. Он заметил, как ты уклончиво отвечаешь на вопросы полицейских. Возможно, обратил внимание на твой спокойный вид среди паники, царящей в доме престарелых, из которого загадочная девушка-психолог похитила несколько пенсионеров. Он представился тебе, пожал руку… Дай мне сначала сказать, что Эрик Эрналь был низеньким полным человеком с двумя длинными черными пучками волос, свисающими с каждой щеки. Он носил поплиновые рубашки в горошек с бабочкой в тон. Слышишь? Эрналь был другом моего отца. Это значит, что все это время Эрналь ничего не рассказывал, но он знал, он знал, где был Макс.

Бланш сжимает губы, прикрывает глаза.

– Умирающий отец. Чертов умирающий отец. Я знала, что это случится. Я так часто спрашивала себя, как поведу себя… Если это случится. Найду ли в себе силы отказать, пройти мимо? Найду ли в себе смелость решить встретиться со стариком и оттолкнуть его, чтобы он упал…

Отброшенный Бланш телефон падает на пол. Они вновь образовали вокруг нее полукруг. Охваченные нежностью и замешательством, все восемь хранят молчание, пока она утирает слезы, катящиеся по щекам. Затем Рене неожиданно произносит по-английски:

– We’re getting old [25]. – Она легким жестом взбивает свои сиреневые волосы и продолжает: – We’re getting old, и если я правильно поняла, твой отец почти такой же, как мы: искореженное восьмидесяти летнее дерево. Старый хрыч, глухой и потрепанный, который быстро устает. Но который еще не закончил свои счеты с жизнью. Теперь, когда ты узнала нас лучше, имей в виду: пока мы здесь, пока мы живы, несмотря на всю нашу дряхлость, мы проведем остаток наших дней… с поднятым кулаком. Видишь, деточка? Вот так.