Хроника чувств - Александр Клюге Страница 22

Мы обсуждали это неделями. У Береники всегда была сильная воля, и я был под ее влиянием. Герта, моя жена, поначалу возражала. Но не было и искорки надежды. Правда, жизнь слепой была бы для Береники не хуже, чем жизнь пожизненно заключенного в одной из тех супертюрем, которые теперь строят в США, или чем жизнь Гомера в его последние годы. Вовлеченные в беседы, мы не видели этой стороны дела.

В воскресенье около 22 часов Береника легла на свою кровать. Я связал ей веревкой руки и ноги. Она высокая, стройная девушка 22 лет. Известно, что человек отчаянно сопротивляется удушению. Герта и я заклеили ей, как и было решено, рот и нос клейкой лентой. Мы присели к ней на кровать. Мгновение она была спокойна. После этого отчаянные попытки двинуться, покраснение лица. Так продолжалось около двух минут. Она стала недвижима. Я стал щупать ее пульс.

Хотя мы и были подготовлены, меня вдруг словно дернуло (совсем как на наших глазах нашу дочь за несколько десятков секунд до того). Я сорвал ленту с ее рта и носа. Герта пыталась меня остановить. Она сказала: слепая дочь с поврежденным мозгом была бы настоящей находкой. Она напомнила мне, о чем мы договорились, в чем втроем поклялись друг другу. Ножом я разрезал веревки. Руки и ноги были неподвижны. Я позвонил в «скорую».

Мы договорились обо всех деталях. Никогда в жизни мы не подходили к делу так серьезно, как в эти дни. Но что будет после, что нам делать с мертвой дочерью, об этом речи не было. Сказать домашнему врачу, что это было самоубийство, или «естественная смерть»? Не знаю. И Герта тоже. Был ли звонок в «скорую» ошибкой? После мы не могли воссоздать ход событий. Врач констатировал смерть, собрался выписать свидетельство, но засомневался. Не было внешних признаков, указывающих на агонию. Мы стали ждать полицию.

Я бы назвал Беренику «светящимся существом». После рождения, с перерезанной пуповиной, она лежала рядом с постелью Герты и смотрела на нас. Мы оба верили: это дитя происходит с другого светила. Я и сегодня в это верю. Возможно, я как инженер не должен был бы такое предполагать, поскольку не ясно, как подобный «свет жизни» мог бы быть доставлен на Землю (с одного из спутников Урана? С одной из соседних звезд? Из параллельного мира? Из туннеля времени?). В нашем разуме есть участки, не поддающиеся прояснению. На этой связи со светом и было основано влияние Береники, заманившее нас в эту ловушку.

Прокурор был любезен. Он сказал, что можно рассчитывать на снисхождение суда, поскольку «распределение вины» между мной и женой не поддается «окончательному» выяснению, остается в общем-то делом туманным, к тому же мой неожиданный импульс сорвать ленту близок к определению «попытки отказаться от содеянного, однако с неудовлетворительным исходом».

Я ничего на это не сказал, потому что меня волнует совсем иная проблема. Хотя я все еще ясно ощущаю звездное происхождение нашей дочери, я совершенно не могу поверить в то, что она могла бы выжить на другом светиле или где-нибудь высоко в горах на нашей голубой планете. Это предположение во мне угасло. Герта подтвердила это ощущение. Поэтому мы оба больше не желаем жить, однако не в состоянии собраться с силами, чтобы прикончить себя, как мы прикончили свою дочь. Чары многонедельных бесед втроем исчезли. Так что тюрьма была для нас, пожалуй, подходящим местом, поскольку мы были не в состоянии принимать самостоятельные решения.

Всю зиму Береника была в клинике. Потом были наши беседы, потом ее смерть. Нам нет пути ни вперед, ни назад. От терапевта, который пытался с нами работать, мы отказались.