Сказки по телефону, или Дар слова - Эргали Гер Страница 22

– Тим, я клянусь…

– Верю, верю…

Дымшица пробило на нервный, свистящий, почти старческий смех.

– А все-таки вы убогое племя, комсомолисты, – сказал он, откашлявшись и отсморкавшись. – Такую страну ухитрились засрать, потом просрать, а знаешь почему? Потому что из всех дел больше всего любили вот это – подглядывать в щелочку.

Компаньон промолчал.

– Ладно, – подытожил Тимофей Михайлович. – Убедил. За коньяк извини, но, как говорится, – у нас, у золотарей, свои подходцы к одеколонцу. Тебе, конечно, не доводилось в армии нужники разгребать? А у меня, Костя, за службу сорок пять суток губы и пять нужников. После этого кажется, что все на свете пропахло дерьмом, только одеколоном и выручались. Одеколон, если внутрь, он настырней любого дерьма.

– Это к чему? – поинтересовался Иванин.

– Хрен его знает, – честно ответил Дымшиц. – Давай сперва поглядим, что у этого стервеца в чемоданчике…

…В последних числах июня, когда Тельман Хоренович Мавроди наконец-то обескуражил армию своих вкладчиков, признав, что она ему проиграла, а ошеломленные вкладчики не поверили и продолжали гадать, чем еще порадует благодетель, – в это самое время переговоры между Дымшицем и Андрюшей подошли к концу. Двумя днями ранее между концерном и Татьяной Котовой был заключен договор, по которому пакет акций покойного председателя переходил в полную собственность «Росвидео». Концерн выкупал их за пятьсот тысяч долларов, которые, согласно договору, оставались на его счету под 15 % годовых и не могли быть востребованы ранее, чем через пять лет. По итогам этого соглашения собрание акционеров в лице Дымшица Т. М. выразило генеральному директору концерна Иванину К. Д. свое глубокое удовлетворение, особо указав на глубину порядочности и безмерность чисто мужского обаяния последнего.

С Андрюшей переговоры шли туже, тем не менее Дымшиц дожал несимпатичного своего контрагента и за день до окончательного урегулирования имел что сообщить Иванину и Николаю Петровичу. На этот раз они собрались у исполнительного директора – от переезда в кабинет Котова Дымшиц пока воздерживался – дабы подвести предварительные итоги и обсудить диспозицию на завтрашний день.

Ситуация вырисовывалась следующая. Андрюша по-прежнему представлял интересы Кондрата, который как раз сегодня выходил из Бутырок под залог в полторы тысячи минимальных зарплат, или, выражаясь по-русски, в двадцать тысяч долларов. Кондрат становился беспечальным собственником акций, Андрюша официальным управляющим пакетом в интересах собственника. В этом качестве он претендовал на место в совете директоров, в чем ему было вежливо, но тактично отказано. Сколько при эдаком раскладе беспечальный Кондрат будет гулять по свету – это, полагал Дымшиц, их собачье дело. Фактически пакет уходил из-под контроля и начинал жить собственной, скорее всего уголовно наказуемой жизнью.

– Жалко, – Иванин вздохнул.

– Акции жалко, – подтвердил Дымшиц. – Но помирать жальче. Зато теперь, когда варяги завязаны на бюро, у нас есть определенные гарантии безопасности. Теперь по завтрашнему дню. В семь вечера Кондрат привозит деньги и получает акции…

– Какие деньги? – удивился Иванин.

Дымшиц в свою очередь удивился постановке вопроса.

– Вообще-то доллары. Я этому долбаку Андрюше неделю объяснял, что акции не могут быть переданы бесплатно, что мы подотчетная организация, что какая-то чисто символическая сумма должна быть уплачена. Честно говоря, я рассчитывал на символические пол-лимона, но Андрюша, зараза, уперся и ни в какую: не бывает таких символических сумм, хоть тресни. Короче, сошлись на ста тысячах наличными…

Иванин захлопал себя по ляжкам и восторженно заулюлюкал.

– …и в скорбях великих обретешь радость сущего, – прокомментировал Дымшиц. – Вот до чего дожили, братцы: за смерть товарищей деньги берем, – он вдруг замолчал, насупился и засмотрелся на побелевшие костяшки кулаков. – Не было еще такого позора… А я взял. Взял эти отступные поганые, чтобы с них платить пенсию семье Олега, Генкиного водителя…

Обломанный Иванин тоже насупился и засопел, как правительственный чин в церкви.

– Короче, – продолжил Дымшиц, – завтра в семь вечера Кондрат привозит деньги и загребает акции. При нем будут два охранника с правом допуска сюда, в кабинет – и все, потому как Андрюше напоследок было указано строго на… Тебе, Костя, тоже не стоит светиться – мы с тобой теперь те самые два яйца, которые лучше не класть в одну корзину. Вот тебе оба экземпляра, просмотри и подпиши либо сегодня, либо завтра до обеда. А к вам, Николай Петрович, разговор особый и деликатный…

По уходу Иванина Дымшиц пересел за совещательный стол, напротив Николая Петровича.

– Не передумал?

– Нет, Тимофей Михайлович. На Кондрата я работать не буду, это однозначно.

Дымшиц взглянул на него с хищным прищуром.

– Не подумай, что я тебя уговариваю. Может, сам себя уговариваю. Противно? Да. Паскудно? Да. Но боюсь, неизбежно. Не могут в одной стране нормально развиваться две экономики. Либо они сливаются, либо война. Даже твое бюро, видишь, идет на контакт с ними и работает под обыкновенную «крышу».

– Бюро не взрывает людей, – возразил Петрович. – Сливаться с ними – значит погубить душу, Россию, своих детей навсегда.

– Однозначно?

– Более чем, Тимофей Михайлович.

Дымшиц задумался.

– А ведь, пожалуй, чистых производств уже не осталось.

– Ничего, – заверил Петрович. – Мы с ребятами работу найдем.

– А зарплату будете получать по-прежнему в долларах, – подытожил Дымшиц. И налоги по-прежнему будете недоплачивать родимой стране. Нет, Николай Петрович, не все так однозначно. Да и какая, между нами говоря, разница, Котов или Кондрат?

– Я понимаю, Тимофей Михайлович, что вы имеете в виду, но разница есть. Она на уровне биологии. Геннадия Павловича можно было уважать или не уважать, любить или не любить, но при всем при том он был человеком. А Кондрат людоед. Если с людоедами по-людски, они нас всех собьют в стадо для шашлыков.

– А как ты определяешь людоедов?

Петрович усмехнулся.

– По запаху. От них жареным пахнет.

– Сложно все это, – подумав, заключил Дымшиц. – Хотя, конечно, на что охотнику полагаться, если не на чутье… Ладно, Петрович. Настаивать не могу, но просить прошу: оставайся. Окладом и пониманием не обижу, это само собой. Ответа, окончательного ответа жду завтра, после визита Кондрата. Только учти: Кондрат мне нужен тепленький, благостный, как после баньки – настоящий такой победитель, шагнувший из Бутырок в миллионеры. Ты его не дразни. Будешь сидеть в той самой смотровой комнатушке и следить за народом в четыре камеры. Сюда, в кабинет, подбери двух самых веселых и находчивых, чтоб не просто паритет обозначали, а и выпить могли, и компанию поддержать в случае чего. И еще: вот этих горошин-микрофончиков, которые вы в уши закладываете, ни у кого быть не должно. Только у меня. Даже из наших никто не должен догадываться, что мы контактируем.