Это я, Дюк - Тина Юбель Страница 22

62

Давай поиграем, Дюк, давай играть дальше. Поиграем как тогда, помнишь? Да. Во что будем играть? Во что-нибудь, я не знаю, во что-нибудь. Я тоже не знаю. Может быть, как недавно, Дюк. Может быть, продолжим игру. Это уже было, дубль. Да. И все равно. Во что-нибудь. Сыграем, сыграем продолжение. Все равно, это ведь лучше чем ничего. Давай играть, как будто мы пришли на ток-шоу и рассказываем о своей лучшей бойне. Давай представим, что мы группа серийных убийц. Пронзительно визжащие девушки падают без чувств и бросают нам разорванных плюшевых медведей, а молодые люди носят футболки с нашими портретами. Потому что молодые люди носят в основном футболки. Точно. Дай мне сигарету. В студии не курят. Все равно, ведь это же мы, у нас неистребимая жажда крови и манеры псевдореволюционеров, это же мы. А вот и наши сегодняшние гости, говорит ведущий. Я Дюк, говорит Дюк. Я король ужаса. Пронзительно визжащие девушки пронзительно визжат. Дюк ведь любимец женщин, он это знает и ухмыляется и машет девушкам так благосклонно, что они падают без чувств. А вы, спрашивает ведущий. Я тот, кто сохраняет цельность мира, я добрый, злой и безобразный. Телевизионная кошечка ставит перед нами на маленький красный столик пиво, на пиве настояли мы, потому что это выгодно для нашего имиджа. Публике показывают триллер с подборкой наших самых кровавых подвигов, играет музыка из саундтрека, под который в наше время идут все телевизионные триллеры, но он сильно изрезан. Бинг-банг, сплит-сплат and up she rises. Это не дешевка, говорит ведущий, у американцев не бывает лучше; да, говорю я, но мы можем заниматься этим и под немецкий текст. Тут существует целый рынок, говорит Дюк и швыряет сигарету в сторону девушек, которые за это очень ему благодарны. Мы Новые Шалопаи в одном флаконе. Говорю я, или говорит он. Мы телегенично ухмыляемся. Гостья из музыкального шоу-бизнеса говорит что-то критичное. Гость из критически настроенного церковного бизнеса говорит что-то глубокомысленное, гость-политик говорит что-то, что меня не интересует. Дай мне еще сигарету. Говорит Дюк, естественно. Ведущий говорит что-то насчет рака и осознаем ли мы, что это прежде всего опасно для здоровья. Они молоды, говорит гостья. Заткнись, шалава, говорю я. Внутри я уже стар, говорит Дюк и ухмыляется гостье в лицо; та не знает, обижаться или еще можно подождать. Ведущий спрашивает Дюка, не боимся ли мы, что нас поймают. Не-а, говорю я, для этого мы слишком крутые. Да, говорит Дюк. Потом мы переключаемся на другой канал. Там все равно реклама.

63

Вы говорите с автоответчиком, говорит мне Сабинин автоответчик; не звоните нам, говорю я автоответчику, мы сами вам позвоним, и кладу трубку.

64

Давай поиграем, Дюк, пусть мир крутится вокруг нас. Да, говорит Дюк. Может быть, устроим ограбление, у меня есть револьвер. Не может быть, говорю я; может, говорит Дюк; я говорю, ни у кого нет револьверов. А у меня есть, говорит Дюк, для моего милого наркоторговца не существует ничего, чего нет. Он, кстати, только что сдал выпускные экзамены, сейчас все начнется, мимо нас потянутся нарки. Ты мелешь чепуху, Дюк, говорю я Дюку, я надеюсь, ты и сам это понимаешь. Да, говорит Дюк. Или играю в то, что понимаю. Поиграй, как будто ты идешь за пивом и как будто принесешь с собой револьвер, который будет настоящим или, по крайней мере, будет казаться, что он настоящий. Наверное, Дюку не во всем можно верить. Давай устроим ограбление, говорит он и дает мне пиво, которое я открываю и под которое курю, потому что это хорошо сочетается. Ограбим бензоколонку, говорю я; бензоколонка — это для неудачников, говорит Дюк, лучше сберкассу. Точно, говорю я. Ты мне не веришь, говорит Дюк; я говорю, тебе не во всем можно верить, Дюк. Дюк целится в меня из черного довольно маленького и довольно убедительного револьвера, я прыгаю на него, сбиваю столик и даю ему пощечину, как уже давно собирался, и изумляю его настолько, что завладеваю его довольно маленьким черным револьвером, прежде чем ему приходит в голову оказать сопротивление. Дерьмо, говорит Дюк. Надеюсь, это было больно, говорю я. Револьвер в моих руках тяжелый и слегка маслянистый и выглядит убедительно, но, может быть, нельзя верить всему, что видишь. Дерьмо, говорю я, дерьмо, говорю я Дюку. Что тебе от меня на самом деле нужно? Дюк не знает. Наверное, устроить ограбление. Тебе-то это зачем, Дюк; да, тебе это зачем-то нужно, и я тебе нужен в качестве публики или что-то в этом роде. Дай мне сигарету, говорит Дюк; пошел ты, говорю я и даю ему сигарету. Он курит. А теперь, Дюк, говорю я, ты хочешь застрелиться сам, или хочешь застрелить меня, или ты хочешь так поиграть, потому что тебе это зачем-то нужно. Мне нужно еще пива, замечаю я, и замечаю, что еще одно у меня есть. Я отпиваю пива. Убирайся и оставь меня в покое, говорит Дюк. Знаешь что, Дюк, стреляйся, говорю я, а я уже сыт всем этим по горло. Стреляйся, get it over with, а у меня еще дела. Дай мне револьвер, говорит Дюк; проклятие, говорю я, ты же этого не сделаешь, на тебя никогда нельзя было положиться. Отстой, пустозвон. Пошел ты, говорит Дюк. Знаешь что, говорю я, давай действовать по-другому. Откуда это? «Чужие-II». Это оттуда. Давай играть, как будто мы играем в русскую рулетку. Давай-ка посмотрим, что там внутри. Точно, говорит Дюк, я хочу это видеть. Точно, говорю я и кручу проклятую штуку; мне никак не открыть барабан, хотя я тысячу раз видел, как это делается. До чего унизительно, если как раз в этот момент собираешься стрелять. Дай мне, говорит Дюк; даже не думай, говорю я и открываю барабан, пальцы у меня немного измазаны. Внутри всего четыре патрона, но они тем не менее выглядят точно так, как я себе и представлял. У тебя все равно только четыре патрона, говорю я Дюку. Я знаю, говорит он, у моего приятеля-дилера больше не было. Сервисная пустыня под названием Германия, говорю я; я знаю, говорит Дюк. Последняя сигарета, говорю я и прикуриваю от зажигалки Дюка, которая недавно свалилась на пол вместе со столиком. Клак, делает зажигалка. Дубль. Кое-что не меняется никогда, или же все на свете не меняется никогда. Я вытряхиваю из барабана три патрона, оставляю один и кручу барабан, так всегда делают. Не помешал бы кусочек тайги за окном, я не поклонник Вьетнама. А вот тайга — это хорошо. Или, по крайней мере, стильный салон. Я водружаю столик на место. А сейчас, говорит Дюк, ты хочешь что-то доказать, доказывай. Я не знаю, что я хочу доказать. Я даже не знаю, на самом ли деле все это, я никогда не знаю, что настоящее; наверное, я вообще мало что знаю. Что у меня дыхалка лучше, говорю я. Что мир вращается, и что я его держу. Что ты дерьмо. Я вставляю дуло в рот и кажусь себе полным идиотом; я думаю о ночном телевизионном порно, где женщины облизывают бананы, — точно такой же идиотизм. Может быть, все дело в разнице между натуральными, урожденными владельцами оружия и мной. Я тот, кто забыл, как удержать мир. Кстати, вкус отвратительный, это уже я говорю. Масло. Металл. Потом наверняка у всех сигарет будет привкус масла. Ты болтаешь, говорит Дюк. Я ничего не говорю, я никогда не говорю с полным ртом, ведь я получил хорошее воспитание; я не верю, говорит Дюк; я тоже нет, думаю я, но я никогда точно не знаю, во что мне верить. Оставь, говорит Дюк с таким видом, как будто он все-таки верит, — может быть, иногда он бывает легковерным; я ничего не говорю; оставь, говорит Дюк — он повторяется; клак, делает револьвер, намного громче, чем зажигалка Дюка. Проклятие, говорит Дюк. Да, думаю я. Я кладу дурацкую штуку на стол и вместо нее беру сигарету. Клак, делает зажигалка, намного тише, чем револьвер, раньше я никогда не обращал внимания. У сигареты привкус масла. Я делаю глоток пива. Проклятие, говорит Дюк; стреляй с колена, говорю я. Где же тайга, сейчас она нужна.