Последний сон разума - Дмитрий Липскеров Страница 22

– Эхолот под дерево положи! – задыхаясь, выпалил Митрохин и двинул Мыкина со всего маху в челюсть.

Тепловик дернул головой, но не упал, сказал «ага» и аккуратно положил сумку с прибором под тополь. Затем он приблизился на нужное расстояние и выбросил резко ногу, угодив самым мыском в пах подельщика.

Митрохин взвыл отчаянно, рухнул на влажную землю и закрутился волчком, завывая, что у него из детей только Лизка и что он хочет наследника – пацана!

– А чего ты меня обругал! – оправдывался Мыкин, разглядывая мучающегося друга. – Я тебя разве обзывал?..

– Больно!..

– Сейчас пройдет.

– Эхолот не разбил?

– Не-а, под деревом целехонький лежит.

Боль отошла от паха Митрохина конфетной сладо-стью, и он поднялся с земли, совершенно не чувствуя зла к своему товарищу, а потому они пошли рядышком, оговаривая пробную рыбалку.

– Послезавтра в карьере! – предложил Мыкин. – Я больничный возьму!

– Согласен.

– Сегодня лодку проверю, может, где прохудилась. Придется заплаты ставить.

– Наживка моя, – сказал Митрохин, сплевывая кровавый сгусток под ноги.

– Бери червя и каши навари. Только кашу покруче, чтобы комками, чтобы сразу не разваливалась!

Мыкин немножко подумал, а потом сообщил:

– Завтра тепло в батареи пускаем.

– Это хорошо.

– Все-таки, что там в карьере так плескануло? – сам себя спросил тепловик.

– А вот послезавтра и проверим.

– Пойдем к ночи, чтобы соседи носы свои не совали!

– Ага, – согласился Митрохин, и друзья разошлись по домам…

Илья лежал на икре, как герой на мине. Его глаза были прикрыты, как будто он спал или получал удовольствие. Айза плавала неподалеку, изредка хватая своим маленьким ртом какую-нибудь съестную крошку, а после всплывала ближе к поверхности, там вода была теплее, особенно когда солнце выходило.

Татарин ощущал всю важность своей миссии, а потому даже старался не шевелиться, дабы не потревожить будущее потомство.

У меня будут дети, думал он, и тепло разливалось по всему его телу, принося несказанную радость от того, что он станет отцом. Мальчики и девочки, они будут похожи на Айзу, свою мать.

Единственное, что расстраивало Илью, – это воспоминание о своей человеческой физиономии, которую он не считал красивой, а даже наоборот, скорее безобразной. Ему бы совсем не хотелось, чтобы отпрыски походили лицом на отца. Но он верил, он надеялся, что красота Айзы поглотит его уродство и все с внешностью детей обойдется нормально, и ушами они не будут лопоухи.

Ему хотелось есть, но там, где отметала икру Айза, корма не было вовсе. Еду можно было отыскать только возле берега, однако Илья, удерживаемый могучим инстинктом, лежал недвижимо на своих зародышах и терпел голод стоически.

Маленькая экзотическая рыбка не в силах была помочь будущему отцу своих детей. Ее крошечный ротик не способен был принести столько корма, сколько нужно такой большой рыбе, как Илья, а потому она делала то, что могла.

Айза ласкала большую рыбу своим розовым хвостиком, щекоча им толстые губы сома, отчего тот пускал к поверхности пузыри и чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Подумаешь, еда, – размышлял татарин. – Не хлебом единым жив человек. Человек жив нежным прикосновением рыбьего хвоста к своим губам, ожиданием рождения детей, любовью, а каша… Будет и каша…

От воспоминания о каше, пшенной или геркулесовой, желудок Ильи сжимало спазмами, и тогда он сглатывал жадно и бесполезно.

Иной раз мимо проплывали всякие рыбки, и татарин с трудом сдерживал порыв, дабы не щелкнуть своим ртом, проглотив одну из них. Все-таки он считал себя вегетарианцем и желал оставаться таким даже в столь критиче-ское время. При этом он фантазировал, что у маленькой рыбки, которую он мог только что проглотить, тоже, вероятно, детишки или икорка где отложена в схоронном местечке… Ах, сколько горя можно принести неосторожным движением челюстей…

Прошло два дня с того момента, как Илья улегся мягким животом на икру. Вода в карьере становилась холоднее, и обитатели вследствие этого делались все более вялыми, готовясь к зиме своей холодной кровью.

Айза все больше времени проводила у самой поверхности, где ее тельце впитывало каждый случайный лучик солнца.

– Мне холодно! – жаловалась она. – Я замерзаю…

Тогда Илья предлагал своей возлюбленной залезть под его брюхо и там согреться, но экзотическая рыбка отвечала, что рыбы существа холоднокровные и что под брюхом у сома так же холодно, как и повсюду.

Затем она вновь всплывала к поверхности, слабо шевеля розовым хвостиком.

К вечеру ей повезло, так как солнышко было ласковым и пригрело ее тельце до сладкой теплоты, так что крохотные золотистые чешуйки заблестели в вечернем закате, переливаясь всеми цветами радуги.

Это цветовое многообразие заметила с высоты большая черная ворона. Птица немедленно спикировала на блеск и схватила золотинку острым клювом.

Айза взлетела к небесам, под которыми отчаянно забила своим розовым хвостиком, стремясь освободиться, но хищная птица удерживала раритет накрепко, радуясь добытому сокровищу.

Илья все это видел со дна. Он даже на минуту забыл об икре и метнулся к поверхности, вдарив хвостом так, что все его тело вынесло над кромкой воды, и будь кто-нибудь в это время в карьере, он бы увидел странную картину – выныривающий из-под воды голый старик с рыбьими чертами лица пытался длинными тощими руками словить ворону, которая сжимала что-то поблескивающее в своем клюве.

Но земное притяжение вернуло Илью в холодные воды, где он вновь оборотился рыбой и опустился к самому дну, к своей икре.

Если бы не будущее потомство, гибель Айзы заставила бы татарина вновь предпринять попытки лишить себя никчемной жизни. Но в нем, в Илье Ильясове, нарастало родительское самосознание и жгучее желание присвоить родящимся детям фамилию своего отца – Ильясовы. Татарин безумно желал продлить свой род, а потому невероятным усилием заставлял себя не думать о гибели Айзы, боясь, что эта скорбь может отразиться на потомстве…

Ворона принесла тельце Айзы в свое гнездо, где его наспех разодрали выросшие на падали птенцы. От Айзы остался лишь розовый хвостик, а удачливая ворона после трапезы долго чистила о консервную банку свой клюв…

Илья находил успокоение во сне, и снился ему родной поселок и сильные руки кузнеца, отца Айзы, крушащие его тело на части… Тогда он ворочался и слегка придавливал икру, в которой уже происходили животворные процессы…

От голода Илья пытался питаться водорослями, произрастающими тут же, возле икряной кладки. Подводные растения, казалось, на время притупляли голод, но потом рыбину выворачивало наизнанку, так как водоросли содержали ядовитое вещество, и Илья мучился отчаянно.