Всякий капитан - примадонна - Дмитрий Липскеров Страница 22

И он опять по выходным навещал сына, глядя на его беременную мать, живот которой рос как на дрожжах.

На сей раз всю беременность проблевала она, он же физически чувствовал себя прекрасно, особенно когда наслаждался стаканчиком-другим «Гурджаани».

Анцифер пошел ножками, и отец с сыном медленно обходили округу, обстоятельно разговаривая. Нестор сообщал малышу о своих успехах и неурядицах, говорил о странностях судьбы, философские мысли поднимал, а Анцифер в ответ всепонимающе угукал и агакал…

В эту беременность она не просила Нестора трогать ее живот, сообщив после УЗИ, что в нем приютилась девочка.

И опять он зачем-то пошел на роды, вспоминая прошлые науки.

Верка родилась быстро, без особых напрягов, без фальшивых унитазов и особых страданий роженицы. Ее не дали ему, а тотчас приложили к материнской груди на минутку. Девчонка оказалась крепкой и вцепилась в почерневший сосок мертвой хваткой.

— Поздравляю! — сказал Нестор.

— Ага, — ответила она и опять, как когда-то, посмотрела ему в глаза, ища в них согласие на начало чего-то нового, на сдачу крепости на милость Божию.

Нестор от ужаса зажмурился и тотчас отправился из роддома на волю.

Однажды, гуляя с отцом по дорожкам дачного поселка, Анцифер указал пальчиком на дергающую хвостом сороку и проговорил:

— Птичик…

Это было его первое слово. С тех пор Нестор и стал называть сына Птичиком.

Нестор смотрел, как день за днем растет его сын, и узнавал в нем себя до малейших подробностей. Все поступки и проявления Птичика вызывали в нем совершенное понимание и сопереживание. Все тонкости и душевные извивы мальчика умиляли отца, и он был счастлив, что может прожить свое детство еще раз, глядя на свой подрастающий клон.

Она же даже не знала, с какой стороны подступиться к Птичику. Совершенно непонятное существо представлялось ей в образе сына. Все мотивы поступков Анцифера для нее были загадочными и с течением времен раздражали своей все большей непредсказуемостью.

С двух лет Анцифер стал получать от матери по заднице. Сначала она била сына редко, ладошкой, потом все чаще, за дело и без оного, все жестче и больнее, совершенно не понимая, что бьет не мальчишку, а образ Нестора, воплотившийся в сыне.

Нестора такое положение дел мучило, он ситуацию чуял, пытался объяснить ей, что детей вообще бить нельзя. Она внимала, соглашаясь, а потом не выдерживала какой-нибудь сыновней выходки и вновь била его не по возрасту жестоко.

Нестор не вытерпел. Отцовское сердце отчаянно мучилось, и как-то поздним субботним вечером, выпив перед сном дар грузинских виноделов, он спустился к ней в спальню и хладнокровно избил.

Она от ужаса вопила на всю округу. Завыли подмосковные собаки. Орала из своей комнаты маленькая Верка, а Птичик пытался толкать плечиком дубовую дверь, желая прийти матери на помощь.

Нестор ни на секунду не раскаялся в содеянном и следующим утром завтракал спокойно, с аппетитом и даже с неким чувством удовлетворения.

Она напялила черные солнцезащитные очки и напоминала стрекозу. Дети молча ели кашу, заперев ночные воспоминания в тайные комнаты. Нестор понимал, что когда-нибудь эти комнаты откроют свои двери во всю ширь и подсознание разрушительным цунами пройдется по сознанию детей, удивляя мозги невесть откуда взявшимися страданиями. Но, несмотря на будущие последствия, Нестор Сафронов в то утро был спокоен и радостен.

Надо сказать, предпринятые Нестором меры дали на некоторое время положительный результат. Следующие полгода она и пальцем не тронула Птичика, была покладистой и старалась для детей более обычного…

А потом она исчезла. Ушла, никого не предупредив, просто перебежала через дорогу, села в попутку и уехала. Благо няня находилась в это время с детьми. Она и позвонила Нестору, сообщив, что матери нет в доме уже сутки.

Он нашел ее сразу, позвонив на мобильный.

Она что-то мямлила нечленораздельное, так что он вначале заподозрил ее в обкуренности.

— Ты где, сука?! — орал.

— Я не знаю, — отвечала она и глупо похихикивала.

— А кто знает?!! — он пришел в абсолютное бешенство.

— Никто.

Нестор хотел было обматерить ее, разом вспомнив все нужные слова, но не успел начать, как связь оборвалась и больше он не мог до нее дозвониться. От злости разбил мобильник об асфальт.

Нестор прожил с детьми и няней, вошедшей в положение, целый месяц. За все это время ни Птичик, ни Верка ни разу не спросили, где мама. Он понимал, что они этот ужас произошедшего тотчас проглотили, не прожевав, так как их нежные души попросту не способны были воспринять реальность материнского исчезновения…

В день ее побега Нестор впервые испытал чувство ненависти. Это было что-то могучее, куда как сильнее любви. Оно забирало целиком, без остатка, заставляя организм задыхаться, будто марафон бежишь…

Она появилась через тридцать два дня. Вся помятая, в прыщах и с сальными волосами, постучалась под вечер в дверь. Дети еще не спали, Птичик первым глянул в окошко на того, кто пришел, и сказал:

— Мама…

Здесь и Верка примчалась из игровой.

Грязной бомжихой она стояла на коленях, чтобы ее лицо было на уровне детских головок, и улыбалась им, обнимая и целуя. И они ее обнимали и целовали, а потом повели показывать новые игрушки, накопившиеся за месяц.

Она уложила их спать, каждого по отдельности, зацеловав досыта.

— Мама, а где ты была? — спросил счастливый Птичик.

Она улыбнулась в ответ.

— Главное, сейчас я здесь, — сказала.

Верка ничего не спрашивала, просто засунула вместо соски большой палец в рот и заснула счастливо.

Няня, пятидесятилетняя женщина, сама мать троих взрослых детей, попросила Нестора:

— Не бейте ее! Убогая!

— Не буду, — пообещал он, понимая, что этой странной женщине, матери его детей, даже кулак впрок не пойдет. Действительно убогая…

Когда он вошел в ее комнату, она отшатнулась в угол. В глазах ужас виноватой собаки, которая искусала хозяина.

— Где ты была? — спросил он.

— Что-то произошло с моей головой. — Она тряслась всем телом. — Я не помню….

— Как не помнишь?.. — опешил Нестор. — Да не трясись! Не трону я тебя!

— Видимо, я очень устала! Какой-то нервный срыв… Последние три дня была у сестры…

— Почему не позвонила?

— Боялась… И телефон потерялся…

— Приведи себя в порядок! От тебя несет, как от… — Он сдержался. — Дети не должны видеть мать такой!

— Согласна…

Она стала раздеваться тотчас, при нем, сбрасывая грязные вещи у ног. Он, скривившись от неприязни, отвернулся, но увидел в зеркале ее отражение. С опавшей от кормления грудью, большезадая, с дикими, разросшимися волосами внизу живота, она напугала его.