Фирменные люди - Юлия Любимова Страница 22

Желание уволиться росло и крепло во мне с каждым днем. Решение мое было непоколебимо, как скала. Я выстрадала свое увольнение.

Я разослала двадцать резюме. На следующий день мне позвонили из кадрового агентства. Приятный женский голос представился:

– Наталья Пестова. Агентство «KGP». Мы хотим предложить вам работу. Вы еще рассматриваете предложения?

– Да, рассматриваю. Охотно.

– Я рада, – сказала агент. – Одна финская фирма ищет бухгалтера на расчеты с покупателями. Фирма небольшая, но очень известная и солидная.

– Это хорошо.

– Вы так облегченно вздохнули. Вам не нравится ваша работа?

– Мне кажется, что большие фирмы не для меня. Я завяла и покрылась плесенью, как поза–вчерашний хлеб.

– Я понимаю, – сказала Наталья. – Большая фирма – это мясорубка. Огромный завод. Вы нужны лишь для затыкания определенных производственных дырок – вот почему масса должна быть однородной и безликой.

Я обрадовалась, что встретила такого умного агента. Не хитрит, не миндальничает, дает правильную оценку.

– И еще: не опаздывать на службу, не отпрашиваться, не болеть, ничего не просить, но регулярно докладывать о новых достижениях.

– Я поняла ваши болевые точки, – сказала Наталья по-деловому. – У меня таких, как вы, много. Попробуем что-нибудь для вас сделать. Давайте так, вопреки правилам я не буду вас приглашать к нам в агентство, а отправлю ваше резюме сразу на фирму. Я понимаю, у всех с временем плохо, а дело срочное, не терпит отлагательств.

На том и договорились.

Разговор на фирме прошел замечательно. Я держалась уверенно, говорила складно, убедительно, даже красноречиво. По глазам собеседников я видела, что они меня одобряют. На вопрос «Что вы будете делать через десять лет?» я, как настоящий яппи, не дрогнув, выдала: «Я – отличный специалист, прекрасно знаю свое дело, конечно, нынешние рамки мне тесноваты – хотелось бы большего. Думаю, через десять лет я буду финансовым директором или руководителем подразделения».

И мне тут же предложили подписать контракт.

На следующее утро я, торжествуя в душе и затаив легко объяснимое злорадство, взяла чистый листочек, написала заявление и положила его Вике на стол.

Она небрежно бросила, не поднимая глаз от бумаг:

– Что это?

– Заявление. Хочу уволиться.

Даже не знаю, что бы на это сказала моя мама. Известно, что первые начальники – это твои собственные родители.

Вика смерила меня непонимающим взглядом.

– Что? Подожди! Стой! Сядь, – выпалила она, повторяя свое сердцебиение. – Ты у нас девушка необычная, давай поговорим.

Косноязычные фразы меня всегда ставят в тупик. Что, собственно, в ее устах означает выражение «девушка необычная»? Я пытаюсь раскладывать подобные фразы на составляющие, чтобы понять вложенные чувства, и открываю много для себя нового.

Что значит «ты у нас»? Она меня присоединяет к большой команде, но можно было сказать «мы с тобой» или хотя бы «вы у меня», объединив всех в одно целое. Но она сказала «ты у нас», а так обычно говорят нерадивым сотрудникам. «Девушка необычная» – возможно, это в десятку, я никогда не была серой посредственностью. Может быть, Вика хотела сказать «странненькая» или «чудаковатая»? А это уже насмешка, тут чувствуется некоторая презрительная нотка.

Впрочем, «девушка» в этом контексте звучит не менее уничижительно, читай: нецелованная дикарка, как тихоня в компании опытных женщин.

Да, Вика, как всегда, в своем репертуаре. Я ее никогда не понимала. Она знать не знает, где я родилась, с кем работала, чем вообще живу, она просто отделяет меня как «некондицию» от других, стандартных, нормальных, одинаковых, как продукция ксерокса, сотрудников, и при этом явно не хочет, чтобы я увольнялась.

«Ты девушка необычная, давай поговорим»... Логика этой фразы прозрачна: «Ты у нас совсем отбилась от рук, и я намерена поставить тебя на место, вернуть, так сказать, в строй». Уж лучше бы она предложила: «Милая, ты фигней занимаешься, возьми отпуск, отдохни и забудь о своих нереализованных возможностях». Предложила бы как привыкла: «Базар есть, в натуре. Давай перетрем».

Я села, а она встала, обошла мой стул и плотно притворила дверь.

Дальше начался настоящий цирк. Мне было обещано повышение, незамедлительный прием в штат и даже место главного бухгалтера, когда она, Вика, уйдет в декрет.

Она раскраснелась, возбудилась и для большей убедительности начала жаловаться, что ей работа тоже малоинтересна, она уже начинает забывать, как считать налог на прибыль, ее «достал» тупой отдел продаж и абсолютно безмозглый маркетинг, разжаловавший ее из перспективного бухгалтера в разводящего склоки административного работника. Она болтала и болтала, не давая вставить ни слова, а под конец, выговорившись, вздохнула:

– Сама подумай – если ты уйдешь, кто здесь останется? Половина отдела беременные, остальные только об этом и думают. Подумай хорошенько, я якобы кого уговаривать не стану, а ты – перспективный работник.

Беседа наша длилась долго, может быть, около часа. Не то чтобы Вика меня переубедила, но заявление я порвала.

Я догадывалась, что принимаю унизительный дар, от которого следовало бы отказаться. И все же где-то Вика была права – менять шило на мыло за те же деньги не имело никакого смысла. Действительно, может быть, лучше все оставить на своих местах, пустить, что называется, на самотек, подождать – выполнит ли она свое обещание. Если меня примут в штат (рано или поздно это ведь должно случиться) со словами «Вы достойный кандидат для работы в славной семье дедушки Франсье» – вот тут-то я и уволюсь. Уйду, на прощание шарахнув дверью так, что штукатурка посыплется. Ура! Да здравствует свобода!

Теперь у нас с Викой была общая тайна: главный бухгалтер знала, что мне не нравится моя работа, а я знала, что она не в восторге от своей.

Вика негласно объявила перемирие и по утрам стала первой здороваться и даже держалась со мной чуть ласковее, чем с другими, называя меня Юлёк.

Она немного прибавила мне зарплату и купила новый компьютер, на котором я могла теперь слушать музыку в МР3 и хранить много любимых мелодий на винчестере. Но по-прежнему ни о каких дружеских отношениях не могло быть и речи – между нами была непреодолимая пропасть.

Я иногда вспоминаю одного своего классного руководителя. Это был человек, которого все терпели и даже делали вид, что уважают. Нам, детям, взрослые преподали первый урок лицемерия, и мы его хорошо усвоили.

Внешне наш классный был крайне неприятен – рыхлый, лысоватый, ходил всегда торопливо, высоко задрав нос, и никого не замечал вокруг. Его потертый и словно жеваный синий в клетку пиджак с трудом застегивался на животе, и полы торчали в разные стороны, подчеркивая объемистый зад. Он редко улыбался и никогда не засиживался в столовой, где на большой перемене школьные учителя любили собираться шумной компанией. Наверное, мысленно он видел себя похожим на кабинетного ученого, младшего научного сотрудника, кандидата наук, для которого смысл жизни состоит только в занятиях наукой. Мне даже кажется, что он никогда не причесывался – длинные, редкие волосенки всегда топорщились во все стороны.