Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - Вадим Ярмолинец Страница 22

Интересно, подумал я, это он под газом или искренне в роль вошел? Танина маман, словно не вникая в суть разговора, коснулась кончиками пальцев военной ткани, заметив негромко, но с одобрением:

– Материал – просто воздушный.

– Ну, так пусть наши тоже заведут таких людей и пусть создают что-то модное! Кто же против? – блондиночка бросила благодарный взгляд на хозяйку дачи. – А так выходит, сами не можем, а чужое не разрешаем. Просто противно!

– У меня один приятель сейчас из рейса пришел из Италии, – подключилась к разговору Таня. – Говорит, там сейчас самые модные джинсы разорваны на колене или прямо под жопой. И чтобы бахрома белая висела.

Поставив колено на стул, она потянулась к бутылке с шампанским, налила в бокал, потом выгребла рукой лед из ведерка и тоже бросила в бокал.

– Вопрос о том, что мы можем и что не можем – в данном случае второстепенный, – продолжал Михаил Михайлович, бросив раздосадованный взгляд на дочь, которая так бесцеремонно сорвала его лекцию. – Это вопрос патриотизма. Ваша родина здесь. А вы носите рубашку с армейскими знаками другой страны. Для вас вообще смысл слова патриотизм понятен?

– Как сейчас помню было время, когда ношение джинсов считалось непатриотичным, – вдруг вставил загорелый парень. Я как-то пришел в школу в джинсах. Дешевенькие такие джинсики “Сузуки”. И меня прямо с урока отправили домой переодеваться. Учительница тоже что-то про патриотизм лепила.

– И правильно поступила! – Одобрил Михаил Михайлович. – Потому что в школу следует ходить в форме.

– Я не против формы, но это было в классе девятом, где форму уже никто не носил. Просто считалось, что джинсы разлагают наши неокрепшие умы. Когда это было? В 1973 году что ли. Ну, да я школу окончил в 1974, значит в 73-м. Ну и что добились этой акцией? Эти запреты только способствовали популярности джинсов. Покажите мне хоть одного молодого человека в этой стране, у которого бы не было джинсов, или который не хотел бы их иметь! Стоило ли отправлять меня тогда домой?

– Я сейчас про джинсы не говорю, я говорю про рубашку с американской военной символикой. Значит, по-вашему, ее следует разрешить?

– По-моему, на нее просто не надо обращать внимания. Ну, поносят годик, выбросят и забудут. А запреты превращают обычную тряпку в объект постоянного вожделения. Завалите этими рубашками магазины, их завтра будут покупать также часто, как наши гимнастерки. Если бы за этим столом в таких рубашках сидел не один человек, а два, то один из них в следующий раз бы ее уже не надел. Одну и ту же одежду носят только в армии.

– Вы... – Михаил Михайлович замялся. – Я, извините, вижу вас впервые, чем вы вообще занимаетесь, что позволяет вам говорить об этом так... уверенно?

– Нас не представили. Меня зовут Анатолий. Я занимаюсь разработкой логических формул поведения в заданных ситуациях в Новосибирском университете.

– Младший научный сотрудник? – спросил Михаил Михайлович с довольно побитым видом, но все еще с надеждой ущемить не в меру умного гостя хоть в чем-то.

– Руководитель группы.

Жена Михаила Михайловича поднялась и слегка неверной походкой направилась в дом.

– Натаха, мне кроссовки подарили, а они на размер меньше, – сказала Таня. – А тебе как раз будут. “Пума”. Синие, такие типа замшевых с тремя белыми полосками, хочешь примерить?

– Конечно!

Сестры поднялись. Михаил Михайлович, которому явно добавить к разговору было нечего, осталось только проявить заботу о жене.

– Нин, ты в порядке? – крикнул он в ее роскошную спину

Поскольку ответа не последовало, он пробормотал извинение, и поднявшись, последовал за супругой.

Я взял бутылку водки и спросил Анатолия:

– Вам налить?

– Нет, спасибо, у меня сегодня на вечер намечен ряд мероприятий, которые требуют исключительной трезвости. А вы чем занимаетесь?

– В газете работаю.

– Идеологический фронт.

– Он самый.

– А-а, фронт-не фронт, – он закинул руки за голову и зевнул. – Это уже потеряло значение. Система явно восстанавливает баланс. Ну, ладно, налейте половинку.

Я налил.

– Какую систему вы имеете в виду?

– Ну, смотрите, есть вещи, которыми государство заниматься не должно и не может. Раньше у нас со всем чужеродным бились не на жизнь, а на смерть, а сейчас так, несут по привычке старую ахинею, но в целом махнули на все рукой. Под видом перестройки. Вы что, сами не видите?

– Это вас в Новосибирском университете научили про баланс системы?

– Университет тут ни при чем, – он усмехнулся. – Просто на них это действует, как заклинание. Их сраной философии на борьбу с математикой не хватает.

Он бросил на меня быстрый взгляд, словно проверяя мою реакцию и, подняв рюмку, чокнулся с моей.

– Ну, а если бы он соображал в математике? – поинтересовался я. – У вас вообще образование какое?

– Физмат.

– А-а, тогда конечно. А чем занимаетесь?

– Кооператив. Джинсы, юбки, куртки.

– Еще по половинке за процветание бизнеса?

– В другой раз. Приятно было познакомиться.

Он поднялся и ушел, а я остался смотреть кино про современные танцы на пленере. Уже стемнело, на небо высыпали звезды, вечер был теплый, как компот. Supermax сменил Secret Service, a тех – неизбежный, как крушение старого мира, Modern Talking. Под него я танцевал в обнимку с Наташей, потом прыгал, толкаясь задом об упругую попку Тани, потом решился, наконец, и станцевал медленный танец с девушкой в красной майке под стинговскую “Роксану”, хотя она была проституткой, я имею в виду Роксану. А эта была просто страстной. В танце она положила руки мне на плечи и придерживала меня на таком расстоянии, чтобы очень аккуратно касаться моей груди своими очень упругими сосками. Делала она это невероятно умело – левый-правый, левый-правый, не забывая проверять, какой это производит эффект. Это было, что называется, испытанием на прочность. Трудно даже передать, чего мне стоило не спросить у нее номер телефона. Спасло меня от этой пытки начало новой песни и страстное желание освободиться от части скопившейся во мне влаги. Поэтому я извинился и откланялся.

Где на этой даче был туалет, я не знал. С учетом того, что дача принадлежала большому начальнику, туалет мог быть установлен прямо в доме. С другой стороны дачному туалету полагалось быть где-то на отшибе участка и иметь вид простой будки типа отхожего места. То есть места, к которому надо было отойти. Метров так на двадцать.

Дверь на веранду была открыта, и мне был виден край дивана, на котором сидел Михаил Михайлович. Он смотрел телевизор. Сполохи света то вырывали его из темноты, то возвращали его ей. Чтобы не беспокоить побитого хозяина, я пошел на обследование участка. В принципе мне не нужен был туалет. Мне бы подошел любой раскидистый куст крыжовника, способный скрыть меня от празднующих.