Как я съел асфальт - Алексей Швецов Страница 22

– Дело в том, что одна из ваших знакомых, точнее… – Саша хотел сказать, что «точнее, одна из ваших вероятных знакомых», а потом сделать еще несколько уточняющих уточнений, но вспомнил предостережения мага и передумал уточнять. – Короче, одна из ваших посетительниц пыталась покончить с собой, а в данный момент она пребывает в больнице.

– В больнице? – переспросил Холодец.

– Да, – твердо сказал Саша. – И это отнюдь не родильное отделение. Она попала под машину. Под «Запорожец».

В возникшей паузе было слышно неровное дыхание Холодца. Он обиженно напряг уши, губы его тоже напряглись, а глаза слегка прищурились.

– Что за… за… за грязные намеки?! Я не потерплю! Вы меня хотите обвинить? – Холодец сделал ударение на слове «меня».

– Я не намекал.

– А «Запорожец»? Вы сказали, что на нее наехал «Запорожец». Допустим, у меня есть «Запорожец», даже определенно есть. Но в стране тысячи «Запорожцев», так почему вы решили, что это именно я сбил вашу знакомую?

Саша затряс головой и полез за сигаретами в карман плаща. Сигареты он оставил в машине. Тогда Саша просто объяснил экстрасенсу, что случилось и почему он здесь.

– Я хочу понять, что ее толкнуло на этот поступок, – закончил он свой сбивчивый рассказ.

Все это время Холодец молча слушал, лишь слегка покачивая головой.

– Вы сказали, она сейчас в больнице? – спокойно переспросил он Сашу. – Это серьезно?

Саша начал гневаться:

– Я похож на шутника? Конечно, серьезно! Стал бы я ехать через все эти пробки, чтобы повеселить вас?

– Нет, нет, подождите! – перебил Сашу Холодец. – В больнице она с чем-то серьезным?

– Она в коме. – Тон Саши заметно потеплел.

– А вы с ней общались? – как-то странно спросил экстрасенс, словно вкладывая свой смысл в эти простые слова.

– Нет.

– Значит, скорее всего, рано, еще пока рано, – пробубнил под нос мужчина, как если бы он говорил для себя, а не для Саши. – И значит, скорее всего, она выздоровеет, то есть поправится, если не умрет, конечно. – Голос Холодца звучал спокойно и как-то убедительно.

– Она к вам приходила, – напомнил Саша.

– Вы опять хотите обвинить меня в чем-то? – Удивленные брови взметнулись вверх к лысому лбу медиума, но голос оставался спокойным. – Вы предполагаете, что это именно я толкнул вашу э-э… Олю к такому шагу?

– Может, вы что-то знаете… – нерешительно продолжил Саша.

– Она приходила. Приходила один раз. Спрашивала, много спрашивала, но отнеслась ко всему сказанному мной скептически. А еще она нагрубила, надерзила мне. А потом ушла.

– Что? Что она спрашивала? О чем? – Саша понимал, что разговор с экстрасенсом как-то не клеился, что он снова перешел на просительный тон.

– Я вам одно скажу: причину поступков вашей Оли ищите в себе, а не во мне. Больше я вам ничего не скажу. Мне просто нечего вам сказать. – Слова Холодца были теперь резкими и колючими.

– Но почему?

– Я все сказал. Вы должны понять это сам. Постичь и принять. Я не вправе… А самоубийство – это грех. Большой грех и, быть может, даже великий грех! А ее неверие, неверие вашей Оли, а еще точнее, даже безверие… – Холодец, сам того не замечая, заговорил книжным языком неважно какого писателя, точнее, неважного писателя. – Безверие ее и того страшнее!

Саша закрыл уши руками, но слова мага долетали, казалось, до самого его сознания. Пятеро сумасшедших глупо вращали головами, вцепившись в лежавшее на столе блюдце, и, казалось, не замечали ничего вокруг. Саша зажмурился и выбежал из комнаты. Он резво покинул прихожую и вылетел в подъезд. Шаги его гулко раздавались по лестнице. На выходе из подъезда Саша еще раз приложился головой к трубе, но не почувствовал никакого дискомфорта.

Он вылетел из негостеприимного дома, беззвучно ругаясь. Ругаясь, он сел в машину. Только сейчас, только здесь он почувствовал себя самим собой. Боль в голове и чувство опустошенности постепенно проходили.

Бомж в отвратительных лохмотьях все так же ковырялся в помойке. Рядом с ним стояла та самая безглазая женщина и что-то ему говорила. Саша хотел убедиться в том, что лицо женщины было действительно лишено глаза, но она стояла к нему левым боком, и он не видел, точнее, не мог видеть ее изувеченного лица полностью. А потом он завел двигатель и поехал.

Саше стало душно. Он ослабил узел галстука и стал думать мысли. А мыслей было много и даже еще больше, чем много.

Саша ехал и думал. Он ехал просто вперед. А еще он курил. «Самоубийство – это грех. Большой грех…» Голос Холодца раздавался прямо в голове Саши. Он ехал и думал. Думал о словах экстрасенса. Думал об Оле и думал о суициде, вернее, о самоубийцах.

Саша знал, где-то слышал, что самоубийц не отпевают в церкви. Их даже хоронят за оградой кладбища. Но почему? Говорили, что лишать себя жизни – грех. Говорили, что если Бог дал жизнь, то нельзя отказываться от этого дара. А еще считалось, что самоубийство равносильно хладнокровному убийству. И что любопытно, настоящих убийц, которые убивали детей, насиловали женщин… их отпевают, их хоронят по христианским обычаям.

– Но почему, почему? – спрашивал он как-то об этом Лешу. – Как можно рассматривать этот акт как убийство?! Ты представь, я сейчас не о ком-то конкретно, а так, в общем… представь, что кто-то убил себя. Понимаешь, Леша, он в молодости почувствовал, что… что-то не так… Почувствовал, что он не такой, как все, и убил себя. Церковные его не отпевают, потому что грех это. А тот убивший себя молодой человек, который не достоин всего этого, он, представь, не убил себя тогда, а вырос в чудовище. Вырос в убийцу, маньяка, насильника. Но вот он умер своей смертью в тюрьме… или расстреляли его. Так его хоронят! А если бы он ценой свой жизни спас много жизней, ему, по трактовке церковников, доступ в рай закрыт. Что удивительно, даже те, кто не крещен, и того Святые Отцы лишают надежды попасть в рай. А если ребенок родился мертвым, чем он виноват?.. Ничем! Нет! Тут или там… – Саша ткнул пальцем в небо, – ошибаются! Или здесь нам неверно трактуют Его волю.

Леша согласился, и спора с ним тогда не получилось. Они всегда спорили, а в тот раз нет. Потому что правота слов Саши не подвергалась Лешей никаким сомнениям, совсем никаким.

– Саша, а ведь ты прав! Прав в доску! – нервно куря, говорил тогда Леша.

Сейчас Саша чувствовал, что он думает так же. Он, конечно, не оправдывал Олю и даже отчетливо осуждал, но не мог и не считал себя вправе оспаривать ее выбор. Он только хотел понять – понять ее и понять себя. Понять, что же произошло…

Саша ехал и курил, выпуская дым в окно и стряхивая туда пепел. Ему было противно. Противно и неприятно, оттого что он не приблизился к разгадке этой страшной тайны ни на шаг.

Саше казалось, а может быть, он был даже уверен, что Холодец знал больше, чем сказал. Но Саше от этого было не легче. Пока ему оставалось только курить.