Фигурек - Фабрис Каро Страница 22

И вдруг я натыкаюсь на письмо, от которого у меня дыхание перехватывает, как от пощечины. Увидев фирменный бланк, я только что в обморок не падаю. В глазах все плывет, и если бы не оперся о край шкафа, точно рухнул бы на пол.

— Ты нашел маалокс?

Входит мать, я быстро задвигаю ящик, так быстро, что прищемляю себе палец. Но мне не больно. Мне слишком больно от реальности, чтобы почувствовать боль в пальце.

Конец трапезы пройдет для меня будто в тумане, хотя я и стараюсь насколько могу обозначать свое присутствие, пусть и по минимуму: поднимаю бокал вслед за остальными, смеюсь, когда все смеются, отвечаю — причем невпопад — на вопросы, которые, кажется, вовсе и не мне заданы.

Возвращение в машине домой тоже как в тумане. Единственный момент, когда я в ясном сознании — но и в полнейшей растерянности: разговор с Таней перед тем, как нам расстаться.

— Ну что, до завтра?

— Не знаю… Меня поставили в известность о ваших финансовых затруднениях… Они должны позвонить завтра утром и сказать, как дела. Мне, правда, ужасно жаль… я надеюсь, что все уладится…

И она захлопывает за собой дверцу. И уходит. И я смотрю ей вслед, бессильный что-то изменить. И я ничего ей не сказал. И, может быть, никогда больше ничего не скажу.

59

— Эй, возьми себя в руки, парень, посмотри на все позитивно: наконец-то тайное стало явным.

— Вы говорите об этом так спокойно? «Тайное стало явным»? Я узнаю,' что мои родители ведут двойную жизнь, о которой мне ничего не известно, и вы так легко говорите об этом «тайное стало явным»!

— Послушай, ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ты, по крайней мере, напал на след, ты узнал причину, по которой тебя допустили в круг клиентов Фигурека. Ну и скажи себе, что без твоих стариков ты был бы уже под землей, и травка бы уже проросла…

Я опрокидываю в себя третий бокал красного. Мне жарко. Мне жарко везде, или теперь все, что не я сам, заледенело, стало холодным и враждебным.

— Ладно, давай разбираться. Что ты там вычитал в этом счете?

— У меня не было времени его прочесть, мать вошла и…

— Не понимаю, с чего ты так бесишься, почему растерялся. Ты же знал, что кто-то у тебя в роду был клиентом Фигурека?.. Оказалось, клиенты — твои родители. Ну и что? Не вижу тут никакой драмы…

— А я не понимаю, почему они мне никогда об этом ни словечка не сказали! Именно неожиданность открытия и нанесла мне травму. А главное — какой тип услуг они заказывали там? Сколько я ни напрягал воображение, сколько ни ломал голову, так и не допер до того, зачем моим родителям мог понадобиться Фигурек. Ну и потом, дело не только в этом… Кошмарный день… Думаю, я потерял Таню навсегда…

— Это еще почему?

— Денежные дела. Они больше не хотят выполнять мой заказ.

— Черт, надо же, а! Сколько ты должен-то?

— Около тысячи семисот евро. Если я возмещу долг до завтра, хотя бы частично, можно надеяться, что они успокоятся и отсрочат окончательный разрыв контракта, равно как и начало судебного процесса. Но о том, чтобы сразу же вернули Таню, и речи быть не может…

Бувье, потирая трехдневную щетину, тычет ножом в сардельку. Сделав в ней много-много дырочек, пытается, накалывая зернышки чечевицы на кончик все того же ножа, заполнить ими все эти дырки. Мы несколько минут сидим молча: он со своими дырками в сардельке, я — со своими экзистенциальными дырами.

— Тысячу, больше мне не под силу.

— Вы о чем?

— У меня есть заначка — небольшая, но все же… Могу тебя выручить — сегодня же одолжить одну тонну, всего одну, понял? Только, чур, при условии — деньги на оплату долга, больше ни на что, слышишь? Ты приостановишь заказы, иначе мне вовек не видать своих денежек, а хотелось бы получить их обратно. И не пытайся меня надуть, а то ведь я тебя заставлю пожалеть о том, что Фигурек тебя не прикончил!..

Я так растроган, что не могу выговорить ни слова. Довольствуюсь обращенной к нему улыбкой.

60

Я знаю, что она не придет, но вот — явился сюда. Сижу в том же самом баре, за тем же столиком… как старый бродячий пес, который каждое утро садится и сидит у двери умершего хозяина. Прошло десять минут после нашего обычного времени. Какая-то часть меня все еще ждет, терпеливо ждет, смутно беспокоясь из-за этого небольшого опоздания. Часть меня, которая не желает поверить, что Таня всего лишь служащая Фигурека.

Разумеется, я испытываю глубокое горе, и оно не покидает меня ни на минуту, но одновременно томлюсь тревогой более поверхностной, и спрятаться от нее некуда: как я объясню родителям отсутствие Тани? Так и сказать, что у меня кончились деньги и мне нечем ей платить? Не пройдет и пятнадцати минут, и матушка встретит меня на площадке вопрошающим — если не инквизиторским! — взглядом, хорошо мне знакомым с давних пор: именно этим взглядом она смотрела, когда я приходил домой, завалив очередной экзамен.

Время от времени дверь бара открывается и сердце мое замирает, а потом начинает биться так, будто намерено выскочить из груди. Да, дверь открывается, но только затем, чтобы пропустить обычного человека, очередную не-Таню. И поток холодного воздуха, который врывается за вошедшим или вошедшей, всякий раз пронизывает меня до костей.

Час трапезы неукоснительно приближается, страх нарастает, и я в конце концов сдаюсь. Капитулирую. Встаю и иду по залу с отсутствующим видом. Официант не говорит на прощанье ни словечка, он протирает бокалы, впрочем, кто ж станет прощаться с живым мертвецом. В пути я пытаюсь собраться с мыслями и найти какое-то убедительное объяснение отсутствию Тани. Такое, которое не вызовет шквала настолько же тревожных, насколько и подозрительных вопросов. Ну а чем вообще принято объяснять чье-либо отсутствие? Чем можно оправдать, что твоей любимой нет рядом с тобой? Да чем угодно, в конце-то концов! Удивительно скорее обратное. Внезапно мне приходит на ум теория, излагавшаяся когда-то братцем — возможно, до предела упрощенная по такому случаю. Речь тогда шла о гипотезе некоего Гейзенберга [33], согласно которой мы видим и ощущаем материю только потому, что неведомая нам и невидимая энергия принимает форму ее элементарных частиц. Приняла энергия форму атомов — вот вам материя, не приняла — материи нет. То есть на самом деле она, эта материя, постоянно отсутствует. По существу, это присутствие — дело случая, и оправдания нужны присутствию, а вовсе не его противоположности. Вообще-то я плохо представлял себе, как стану объяснять гипотезу Гейзенберга, когда мать откроет дверь. На матери будет передник с надписью: «Не браните хозяина, хозяйка сама этим займется!»

Присутствие как случайность. Счастливый, конечно, случай, но…

61