Самоучки - Антон Уткин Страница 22

— Горишь, отец, — заметил ему Паша.

Старичок устремил на Пашу прозрачно — васильковые глаза и встряхнул куртку. Уголек упал под скамейку и зашипел, соприкоснувшись с мокротбой.

— Что сгорит, то не сгниет, — произнес он с серьезным лицом.

— Ну, — огляделся Паша, — что тут еще нужно посмотреть?

— Вы поезжайте в Кочаки, — вмешался старичок. — Не были в кочаковской церкви?

Мы отрицательно поводили головами.

— Там все Толстые похоронены, — сообщил он.

— А сам — то где? — спросил Паша.

— А вот туда, — указал старичок своей трубкой. — Вон указатель.

Мы поблагодарили старичка и потянулись в ту сторону, куда смотрело острие таблички.

Могила Льва Толстого располагалась в конце аллеи, в самом дальнем углу парка, где кончалась дорожка и неухоженный лес сползал вниз по глухому оврагу. Лес стоял пустой, гулкий, как квартира без мебели.

Могила оказалась просто ровным холмиком с прямоугольными краями. Холмик порос травой, и некоторые стебли торчали в разные стороны, как непричесанные космы вокруг лысого затылка.

— У нас тоже так хоронят, — сказал Паша.

— Как — так? — спросил кто — то.

— Ну так. — Он кивнул на могилу. — Кладбища нет. Просто во дворе зарывают.

— Что же, — переспросила Алла, — рядом с домом?

— Да говорю же, вот. — Он показал себе под ноги двумя руками: — Метров двадцать от крыльца.

— Милый обычай, — усмехнулась Алла и оглянулась. — А вот туалет здесь есть, хотела бы я знать?

— Туалет был, мы его проходили, — сказал я.

Мы побрели обратно и опять вышли на перекресток к флигелю Волконского. Направо ровными рядами стояли яблони. На краю сада один на другом тяжелой пирамидой желтели наполненные ящики, кое — где у стволов были разбросаны пустые. Ящики возил маленький трактор с прицепом. Мы взяли по яблоку и уставились на дорожку, куда удалились Алла с Ксенией. В аллее показался молодой человек в костюме и прошел мимо нас, осторожно переступая лужи сверкающими туфлями. Он нес ведро с разноцветными астрами, и мы бездумно провожали его глазами. Вокруг было много любопытного и без молодого человека, однако движущиеся объекты всегда привлекают большее внимание, чем многозначительная неподвижность.

— Ах ты, Офелия выискалась, — громко сказал Паша.

Я оглянулся — не было видно никого, кроме этого молодого человека.

— Сюда это не подходит, — сказал я. — Это он, а не она.

Показались наши подружки. Паша надкусил свое яблоко, немного пожевал, подумал и опустил его в карман пиджака.

— Тоже мне яблоки, — презрительно процедил он. — А как правильно? Она — Офелия, он — Офелий, что ли? Или как?

Я не мог понять, придуривается он или говорит серьезно.

— Если он, то Гамлет, — сказала Алла приближаясь. — Ты будешь Гамлет. Назначаем тебя Гамлетом. На сегодня, а там видно будет.

До машины мы шагали молча и глазели по сторонам — на сады да на пруды под салатовой пленкой ряски, но в машине все дурацкие шуточки имели продолжение.

— А он кто будет? — спросил Павел у Аллы, тыча в меня пальцем. Он уже понял, что над ним смеются.

— А он… — Алла вопросительно оглянулась на Ксению: — Ну, кто?..

— А он будет Фортинбрас. — Она повернулась и простерла ко мне руку. — Ты будешь править.

— Бал, — сказала Ксения. — Я хочу танцевать.

— Тризну, — не унималась Алла.

— Глупая шутка, — сказал я недовольно.

— А это не шутка. Это просто глупость, — объявила Алла.

— Они что, американцы? — спросил Павел как будто между прочим и снова принялся за несчастное северное яблоко.

Мы огляделись.

— Кто?

— Ну, эти… Фортинбрас, Гамлет…

— Англичане, — бросил Чапа. — Этот, как его, который это все придумал… англичанин был.

Минут через пятнадцать Чапа привез нас в Кочаки. Церковь стояла на берегу пруда, загнутого свинцовой подковой. По скату берега жался погост, крайние могилы затерялись в высоком бурьяне, а ближние к воде заросли тростником и мелькали сквозь стебли поржавевшими оградами и поперечинами покосившихся крестов. Дальше, за водоемом, поднимались к строениям пустые огороды, на которых там и сям лежали кучки картофельной ботвы. Из нескольких труб выползали едва заметные мутные дымки и, покачавшись над крышами, пропадали в пасмурном небе. Всюду было безлюдно, и только какой — то мужчина в телогрейке бродил, как грач, на огородах по меже с палкой и для чего — то втыкал ее в мягкую коричневую землю.

— Пойдем, Чапочка, — позвала Алла.

Тот посмотрел на кладбище и поежился.

— Не, — сказал он и включил радио, — лучше в машине подожду. Я вообще в такие места просто так не хожу. Только по делу.

Мы стали около запертой калитки ограды. За оградой вокруг церкви тоже шли могилы. Эти были богаче, с памятниками и надгробными камнями. Между ними у стен придела лежали клумбы, чернея голой землей, и на земле стелились еще сухие остатки летних цветов.

Почти сразу к ограде подкатил микроавтобус и высадил своих пассажиров. Среди них оказались и давешний старичок с трубкой, и молодой человек, которого мы уже видели у флигеля Волконского. Старичок приветливо на нас посмотрел. Следом за ними водитель вынес ведро с астрами.

Откуда — то возникла служительница — пожилая женщина в застиранном до белизны фиолетовом халате, такие от века носят уборщицы и сторожа.

— Сейчас я храм открою, — сказала она с радостным возбуждением.

Погремев ключами, она навалилась на тяжелые створки, обшитые железными листами. Листы были густо крашены серебрянкой, внизу рельефной бахромой выступали потеки этой краски, поверх шли скобы с рядами закрашенных заклепок. Скрипя, скрежеща, половинки поползли внутрь притвора и пропали в полумраке.

Она быстро смела с паперти прелые листья и расстелила на пороге влажную тряпку.

Сначала все вместе обходили одну за другой каждую могилу, водитель носил за ними ведро с астрами, и они брали из ведра цветы и опускали по два цветка на надгробные камни. Потом они рассеялись и, сгребая палочками нападавшие листья, разбирали надписи на этих старых пористых камнях, неровно опущенных в землю тяжестью и временем. Мимо нас прошагали двое пожилых мужчин.

— …Это тот Сергей Николаевич, который умер в Париже?

— Нет, тот, который умер в Ванкувере, — ответил второй и коротко на нас посмотрел. — А этот… — Они удалились и унесли с собой конец фразы.

Шум мотора возвестил о прибытии новых паломников. Их привез автомобиль безнадежно старомодного оранжевого цвета. Это была целая семья — две женщины, мальчик и здоровенный пузатый мужчина. Все как один они посмотрели на Пашину машину, на микроавтобус, оглядели нас с ничего не выражающими улыбками и, гуськом обойдя церковные ступеньки, проследовали за ограду через вторую калитку на деревенский погост. Там, под сенью ветвистого старого тополя, они надолго остановились, окружив какую — то могилу.